Я услышал с дороги приближающуюся хриплую музыку, а потом голоса — мужской и детский.
— Пап, а мы когда уже придём?
— Скоро, сын. Потерпи немного.
— Я пить хочу.
— Вот придём — и напьёшься вволю. А сейчас воды у нас нет.
Родитель, видимо, крутил ручку настройки радио, скользя с одной частоты на другую. Приём везде был неважный.
— Пап, смотри — забор.
— Вижу, сын. Куда же мы это с тобой зашли? Куда-то не туда.
— Пойдём назад?
— Сейчас. Надо подумать.
Скольжение по радиоволнам продолжалось. И тут на косогоре кнутом ударил Джеймс Ласт, его одинокий пастух погнал своих коров, а громкость приёмника сразу увеличилась до предела.
И я подумал: да, пусть не удалось быстро дойти к цели, и неизвестно, удастся ли вообще дойти. Но я был, я был здесь. И значит, могу быть где угодно, присутствовать во всех мыслимых местах.
Торопиться смешно. Желать ускорения времени глупо. Время на самом деле есть один очень сильно растянутый момент существования. И нет ни прошлого, ни будущего, а ты существуешь всегда, пока существуешь.
Дело, пожалуй, в том, что мир довольно равнодушен ко мне, да и ко всем вообще людям, но он равнодушен не зло. И ждёт от меня, да и ото всех вообще, только одного — действия! Это и есть наш долг.
Мне даже отчего-то хотелось заплакать, хоть я и понимал, что всё это чрезвычайно глупо. Да. Так и в самом деле из врачей можно в пастухи уйти.
Наконец флейты и трубы отвыли, отстонали и принялись утирать свои слёзы очередным клочком гигиенической рекламы.
— Ну как, сын, понравилась тебе эта музыка?
— Ага, красивая. Пап, теперь мы пойдём нашу дачу искать?
— Конечно. А смотри, как здесь, на горке, хорошо. И видно далеко.
В самом деле — далеко, красиво. Неожиданно я совсем успокоился и почувствовал себя гораздо лучше.
— Пап, ну я пить хочу!
— Ну идём, идём. Я, кажется, понял, где мы свернули не туда. Не бойся, через пятнадцать минут будем дома.
Я почти физически почувствовал руку, властно вмешавшуюся в события; рука эта нарушила мои планы, она повела меня к какой-то неведомой цели, и не подчиниться сейчас этому диктату было бы просто странно.
Мне показалось, что стоит только пойти за этими ребятами, и я тоже скоро отыщу „свою“ дачу. Я выждал пару минут, натянул ботинки и осторожно вышел из кустов. Две небольшие фигурки были уже на порядочном расстоянии.
Возвращаться пришлось недолго, вскоре отец с сыном свернули направо возле малоприметной развилки. Когда я добрался туда, то опять увидел рыжую девочку на велосипеде. Она ехала мне навстречу. Снова она внимательно и как-то выжидающе осмотрела меня. И прямо передо мной повернула в ту же сторону, что и мои проводники.
Это меня немного озадачило. Идти вслед за ней? Но я собирался вовсе не за ней, а за теми двумя. Впрочем, какая разница. Дорога общая.
Я решительно свернул.
Ну, вроде бы нашёл. Вот он, щитовой летний дом светло-зелёного цвета. Вот три его окна. Вот пристроенная терраса. Правда, мне показалось, что цвет дома скорее светло-синий, да ведь на вкус и цвет товарища нет.
Калитка была закрыта только на вертушку. Всё верно. Я открыл калитку и вошёл на участок.
Никаких насаждений, за исключением трёх старых корявых яблонь, сильно запущенных и, видимо, бесплодных. Участок был давно не кошен, я едва смог пройти к крыльцу. К счастью, коллега не соврал, дверь действительно охранялась лишь откидным гвоздиком.
Слава Богу, есть крыша над головой. Теперь гроза не страшна».
8. «Я бросил сумку на пыльный красный диван и пошёл искать колодец.
Колодец был, ворот на нём действовал, и была цепь, а ведра на цепи не оказалось. Не оказалось его и в доме. Там, в доме, вообще почти ничего не было, только голые стены, диван, стол и два рассохшиеся деревянные стула при нём. На столе несколько запылённых стаканов. Было очень много свободного места в этом пыльном и светлом строении. Я побродил по комнате, посидел в кресле на веранде. Свет бил в голые окна. Хорошее место для человека, которому нечего скрывать.
Я вернулся к колодцу и опять бесцельно заглянул туда, словно это могло помочь.
Дрожащее, живое зеркало глубоко в земле. Чёрное, яркое, как нефть. И оттуда снизу я гляжу — маленький, смутный — безмятежно опёршись локтями на подоконник. Капля со лба вниз сорвалась, тут же исказив всю картину мира. Лоб у меня, того, который внизу, стал вдруг вытягиваться вверх и в сторону, активно прибавляя в уме, а потом резко метнулся обратно, отбросив меня во времена неандертальцев.