Лунища засияла безумно, прямо прожектор какой-то ударил оттуда, сверху, словно чтоб я всё лучше видел, а фонарик у меня в руке на время сделался ненужным.
Ждал Он меня, ждал.
Вот багряная башка Его нависает надо мною этакой бородатой кувалдой. нет, огромным сапожным молотком с двумя загнутыми рогами. ужасающе острые костяные выросты по бокам мощных челюстей — дёрни он слегка шеей, и мог бы располовинить меня, даже не заметив. Глаза Его сияют зелёным неоном — если бы не их величина, не вертикальный щелеобразный зрачок — совершенно человечьи глаза, осмысленные. Под белыми шёлковыми бровками глаза древнего старика. Мудрые, холодные, безжалостные.
Раздвоенный ядовитый язык, время от времени выстреливающий меж клыков. В нескольких сантиметрах от моего лица. словно ощупывает так, не прикасаясь. обнюхивает, пробует. Я тоже принюхался. От него исходил тонкий аромат ландыша, мой любимый запах.
А сами клыки! Сталактиты и сталагмиты в пещере, подсвеченной откуда-то изнутри, из зева, тёмным вулканическим пламенем.
Его верблюжий островерхий горб, на котором — с закрытыми глазами, в экстазе — восседает нагая Дева. Шкура Его покрыта мелкой багряной чешуей, а раскраска — непонятные рисунки, иероглифы ли. И из-под каждой чешуйки сочится даже на вид клейкая жидкость, так что Дева перемазана вся с головы до ног.
Тело у Него змеиное, а по бокам мощные, словно у кузнечика, лапы. Э, да он, пожалуй, и по земле бегать умеет лучше страуса.
Нет, от Него спасения не будет!
В ответ Он медленно кивнул. Прочитать мои жалкие мыслишки — разве это для Него сложно. И, ставя тут точку, завершая объяснения, Он расчленил озеро, разрезал пополам, ударив по нему хвостом, так что в воде образовалась дыра, длинная траншея, смачно затем схлопнувшаяся. Яростные волны ринулись от этого места в стороны, и мой хлипкий плотик отбросило на берег.
Он посунулся башкой ко мне ближе. я думал — хочет сожрать! а что же ему ещё и надо было? но по Его могучей шее, как по эскалатору, в мои испуганные объятия осторожно соскользнула Дева. Вся ещё безмозглая и словно стеклянная, от наркоза не отошла, хрупкая, пальцем ткни — упадёт, разобьётся.
Доверил. доверил.
Он подал голос: рокотнул нежно за её спиной, потом чуть громче и басовитей. Мягко толкнул Деву в упругую попу.
Ясно. Время нам уходить. Он какое-то своё дело сделал. Теперь. что? Теперь я должен что-то?..
Он напоследок глянул мне в глаза — и одним мгновенным неуловимым движением развернулся и ушёл в воду. На сей раз ни волн, ни плеска самомалейшего не было, громадина исчезла в бездне беззвучно, только слегка шлёпнула в сторону стрела на конце длинного хвоста. Но это было ещё одно, последнее напоминание: тебе ничего не приснилось!
Иди и действуй! Иначе.
По тёмной воде прошла мощная дрожь, придушенный утробный рёв раздался, и два неоновых фонаря возникли на середине озера, вспыхнули фосфорно ещё раз — и устремились вглубь, медленно там угасая.
Доверил мне, почти не сомневаясь.
За что же так?..
Но ведь и я уверен был: не сожрёт. Вот там, внутри себя, подспудно — ни капельки сейчас этого не боялся. Словно бы пришёл в гости к доброму старому знакомцу.
Взял Илону за плечи, слегка потряс:
— Ну, ну, девочка моя, очнись. — сам-то ещё толком не очнувшись.
Она медленно разлепила глаза. Лицо, рыжие волосы вымазаны слизью зверя, из носу течет. Хотела упасть, я удержал.
Где её одежда? Не пришла ведь она сюда совсем без ничего?
— Слышишь, Илона?
Тут только вспомнил про фонарь — уже несколько минут, позабытый и бесполезный, он лежал у меня в кармане. Щёлкнул кнопкой, пошарил лучом по кустам. А, вот аккуратненький целлофановый пакетик на ветке — штаны, майка, полотенце. Умница, молодец.
Только знает ли она, умница, что случается здесь, на озере каждый раз, как она приходит купаться ночью? Вряд ли, судя по её теперешнему состоянию.
Вот, значит, от кого она беременна.
Хорошо — не от этих сопливых дискотечных!..
Обтер её полотенцем с головы до ног, отчистил, сколько можно было. Она не помогала, но, спасибо, и не сопротивлялась. Кое-как на ногах держалась уже. Надел на неё длинную, чуть не по колено, майку.
Если бы эту картину видел её папаша.
Надо было уходить. Я взял Илону за руку, повлёк через хляби к твёрдой земле».
16. «Остается рассказать лишь самую малость.
Илона вернулась в дом к своим родителям — уже в здравом уме, но при несколько замутненной памяти — а я в свой.