- Что там внутри?
- Энергия. В достаточном количестве, чтобы все ваши чайники и кастрюли обеспечивали вас жареным и пареным в течение года.
На загорелом лице инженера появилась довольная усмешка. Я встречал уже это выражение удовлетворения и гордости трудом на лицах людей, которые не отделяют чужих успехов от своих. Этот мой попутчик по самолету напомнил мне Геннадия Степановича.
- Это что - аккумулятор? - спросила Анна Ивановна.
- Да, это опытная партия. Вы встретите сейчас эти аккумуляторы по всему Заполярью. Они здесь испытываются. Вы представляете, - инженер возвысил голос, - корабль-электроход берет на борт несколько ящиков таких штучек и может свободно плавать всю навигацию. Эти аккумуляторы уже вышли из лаборатории и проходят проверку: одни в Арктике - в условиях крайнего холода, другие, наоборот, в пустынях жаркого юга, третьи в субтропиках, где чуть не каждый день дожди, и так далее.
- И они заряжены энергией, полученной от обычной тепловой станции? спросил я.
- Может быть, - усмехнулся наш собеседник. - Да это ведь не имеет особого значения. Аккумуляторы хранят электрическую энергию, добытую любым способом. А вообще это изобретение, - он указал на картонный цилиндрик, - будет иметь самые широкие последствия.
Об этом я уже знал. Меня интересовало другое.
- А что означает Луна на этикетке? - спросил я.
- Вот это я не могу вам сказать, - опять засмеялся инженер. - Будем считать, что это просто заводская марка...
Было ясно, что инженер не хочет рассказывать подробностей случайным спутникам. Мне же все время казалось, что внутри картонного цилиндрика, который держал в руке мой спутник, заключена энергия лунного притяжения. Та самая энергия, что, вероятно, заставляла светиться фонарик Геннадия Степановича, который я вез с собой. Энергия морских приливов.
Но беседа наша закончилась. Современные воздушные путешествия не отличаются особой продолжительностью. Наш самолет уже катился по бетонной дорожке Загорянского аэродрома...
XIII
С одного самолета я здесь же, в аэропорте, пересел на другой.
Пока новый самолет готовился к отлету, я успел только пообедать и надеть полярное обмундирование: кабина в этом самолете была неотапливаема, не так, как в рейсовой машине.
"Ну вот, начинается провинция, - подумал я, натягивая меховые торбаса. Что стоило бы поставить электрическую печь, включаемую от пары таких патронов!"
Но когда я залез в кабину, я увидел, что там, собственно, нечего было отапливать. Я был единственным пассажиром в этом грузовозе, предназначенном для перевозки скоропортящихся продуктов. Огромный кузов, раза в полтора больше, чем у товарного четырехосного вагона, был битком набит ящиками и бочками. Меня, так сказать, подвозили на попутном воздушном грузовике.
Конечно, я мог бы дождаться пассажирской машины, но я сам настаивал на том, чтобы меня отправили поскорее. В конце концов, я решил, что можно лететь и в грузовике.
"Как же этот сарай с крыльями садится? - подумал я. - Ведь ему нужна дорожка километра в два!" - я вспомнил тесное посадочное поле у бухты Капризной, где мы садились восемь лет назад.
Но пилот на мой вопрос успокаивающе ответил, что в Арктике пассажирские и грузовые авиатрассы сейчас оборудованы всем необходимым и, кроме того, воздушный "битюг" - экспериментальная машина, специально, так сказать, предназначается для вынужденных посадок. Он обратил мое внимание на шасси самолета.
Под фюзеляжем было расположено множество широких колес небольшого диаметра - я насчитал их шестнадцать пар. Этот гигант садился прямо на брюхо и катился по земле на своих колесах, как на роликах, плавно и сильно затормаживая.
- Можно садиться прямо в тундре, - заверил меня пилот. - А если понадобится, то и на воду. Помните, как "кукурузники" садились во время войны где угодно! Эта махина находит себе место для посадки еще легче, чем "ПО-2".
Я занял отведенное мне место - откидное кресло около кабины пилота - и стал ждать дальнейших событий.
Пробежав по взлетной дорожке едва сотню метров, наша воздушная сороконожка сильным рывком оторвалась от земли и, тонко запев четырьмя моторами, начала быстро набирать высоту. В момент рывка я услышал свист, доносящийся снаружи, и увидел сквозь маленькое окошко кабины огненную струю, выбивающуюся из-под самолета.
"Стартовые ракеты, - догадался я, - или вспомогательные реактивные двигатели".
Вместо сильного рева моторов слышалось тонкое комариное пение.
Приглядевшись к пульту пилота, я обнаружил, что моторы были не реактивные и не поршневые, а электрические и с автоматической регулировкой. Очевидно, и сюда проникли уже новые аккумуляторы, и здесь они тоже проходили свое испытание. Зря я упрекал "провинцию" в отсталости!
"Может быть, мы летим на энергии лунного притяжения, - подумал я. - С точки зрения электриков, это, возможно, и не столь существенно, а так, с непривычки, все-таки чудно."
В кабине пилота было тепло, и он пригласил меня к себе погреться, но мне не было холодно в моем полярном обмундировании, а в кабине пилота было не очень просторно. Там имелось всего одно место. Штурмана на самолете не было, его функции выполняли приборы, работающие автоматически. Машина шла по сигналам радиомаяков и без вмешательства пилота, он только следил за картой и силуэтом местности на экране путевого локатора.
В пути пилот угощал меня свежими яблоками.
- Наши, - заметил он, - заполярные. И что удивительно - растут прямо под открытым небом.
"Ну, кажется, - подумал я, - все полярники - отчаянные фантазеры. Но фантазируют они удивительно однообразно!"
Я посмотрел на яблоко. Это был румяный плод средней величины, твердый на ощупь и очень сочный, как я убедился, когда его надкусил. Вкус был приятный, во рту было свежо и покалывало, как это бывает, когда пьешь газированный сок.