— Нормально всё. Солнышко, — Саша чмокнул супругу в нос, — надо посоветоваться.
Её глаза разом стали серьёзными. Она вообще сильно изменилась. Стала жёстче. И реже смеялась.
«Лапушка моя!»
В груди у Дубинина заныло — оградить любимую от невзгод у него никак не получалось.
— Здесь дом мы не получим. И деньгами нам не помогут. Всё на общих основаниях. Эта комната наша до будущей весны, а потом…
Лена вздохнула и тяжело села на сундук.
— Понятно. Но ведь есть «но»?
Саша кивнул.
— Сейчас был на совещании. В узком составе. Нам предлагают отстроить Дубровку заново. Всем. Нам. Володьке, Олегу, Славке.
— А как же дети? Здесь школа, клуб… — Лена встревожено посмотрела на мужа, ехать обратно в эту глухомань она решительно не хотела. — Электричество даже есть!
Она умоляюще прижала руки к груди.
— Зачем нам туда?
— Ты знаешь, кем был Максим?
— Он же утонул!
— Не-а. — Сашка потёр лоб. — Он упал с обрыва, всё верно. Я сам видел. Он не долетел.
— …?
— Он не упал в воду. Он исчез. Он ушёл ТУДА. И боссы считают, что он может вернуться.
— Ах вон оно что…
Лена беспомощно расправила юбку и сделала ещё одну попытку.
— Он же псих.
— В том то дело, что нет. Я видел как он на нас СМОТРЕЛ. На нашу семью. На меня. На тебя. На детей. У меня всегда было ощущение, что его так и подмывает что-то сказать. А вот когда он пялился на море — то да. Псих.
Сашка помолчал.
— А может, он просто душу свою изливал. Или так плакал.
Лена думала. Пять минут прошли в томительном молчании.
— Как ты решишь — так и будет.
«Уфффф!»
— Шевцов даёт строителей. «Папаша» — денег. Сёмин на тропе организует охотничью заимку. Охранять заодно нас будут. Да и автоматы никто у нас отнимать не собирается.
Саша поцеловал любимые руки.
— Не переживай. У нас всё будет хорошо.
Лена слабо улыбнулась.
— Я знаю. Милый, у нас маленький будет.
— Господин Укасов, добрый день. — Голос был мужественен и приятен.
— Добрый.
— Если вы не против, мы могли бы встретиться, поговорить?
— Отчего ж, извольте.
Максим наслаждался, начав этот светский разговор. Он с удивлением понял, что соскучился по беседам.
— Прошу прощения, я не представился. Иван Иванович Марков. Можно просто Иван.
— Макс. Поднимайтесь ко мне. Заодно и пообедаем.
Иван оказался высоким загорелым мужчиной лет сорока с настоящей голливудской улыбкой. В тридцать два зуба. С ямочками на щеках и смешливыми глазами.
— Привет, давай на ты.
Макс посмотрелся в зеркало.
«Мда, с ним на пару девчонок цеплять не получится».
— Давай.
За обедом они болтали о всякой ерунде. О погоде, часах, тачках и шмотках. Марков ориентировался в моде словно рыба в воде, рассказав Максиму о новых магазинах и об «афигенном» индийском ателье, открывшемся в прошлом году. Максим в ответ посетовал на то, что его карточки, оказываются, «анлим». Что приводит его в состояние душевного трепета.
Марков беспечно отмахнулся.
— Ерунда это всё. Так. На первое время перебиться.
«А вот это уже интересно».
Макс подобрался и хищно оскалился. Лицо его, густо покрытое синяками, ссадинами и царапинами, стало страшным.
— А почему, ты, скот, решил, что у меня будет «второе» время?
Макса начало потряхивать.
— Снова всю мою жизнь распланировали? Так?
В пальцах лихорадочно вертелась мельхиоровая вилка.
Марков на оскорбление и угрозу никак не отреагировал. Он спокойно доел суп, промокнул губы салфеткой и, отбросив образ приятеля и свойского парня, совершенно серьёзно посмотрел на Максима.
— Когда я узнал, что ты сделал, чтобы не попасть в руки к русским спецслужбам, я тебя сильно зауважал, парень. Свобода — это всё. Это самое главное, что отличает человека от скота.
У Максима в животе разлился жидкий азот.
— «К русским»? А ты… разве?
— Иван Иванович Марков. Хочешь верь — хочешь не верь. Это моё настоящее имя. Мой президент поручил мне, — Марков надавил голосом, — лично. Говорить с тобой абсолютно честно. Только правду.
«Ёлы-палы, а ведь урод куратор был прав. Амеры узнали. Сейчас такая колбасня начнётся».
— Дядя Сэм?
— Точно. — Марков улыбнулся. — Я знаю, как ты относишься к моей стране. Плохо относишься. Чего уж там — твой психологический портрет нам хорошо известен. Выслушай меня. Если скажешь уйти — я уйду. Мы расстанемся по-хорошему и больше никогда не увидимся. Максим Баймуратович, у правительства Соединённых Штатов к Вам нет НИКАКИХ… претензий. Вот. Возьмите.