Макс выдрал сапог из грязи, поёжился от пронзительного ветра и, прищурившись, оглядел бухту. Волна даже здесь была нешуточная, а уж что творилась там, за сопками, на выходе из бухты… Несмотря на ясное и чистое небо со стороны моря раздавался непрерывный гул. Весенний северный океан это, знаете ли, не подарок. Однозначно! Максима передёрнуло.
«Не, братцы, море — это не моё!»
Возле пирса стоял катер, долбясь бортом о старые покрышки. Десяток «братцев» орудовал самодельным подъёмным краном и грузил на борт какие-то ящики. Электромобиль, на котором он всё это привёз, увязнув по днище в грязи, прицепленный к четвёрке тяжеловозов медленно проплыл к навесам, где уже стояли два его собрата, ожидая когда же, наконец, просохнет проклятая дорога.
И всё равно — было хорошо! Максим вздохнул полной грудью. Этот воздух был сладок, чист и немыслимо вкусен. Никакого смога. Запах моря смешивающийся с запахом хвои и чуть-чуть дровяного, не угольного или, упаси Господь, мазутного, дымка. Благодать! На сопках шумел лес, ветер свистел в ушах, а по небу одновременно ползли солнце и тонкий серпик месяца.
Фантастика!
Настроение было преотличным — эта скала дрогнула и поддалась. Максим снова перечитал мятую записку Кошечкина.
— Ой, Ваня, чего я только не хочу!
Макс запнулся. Улыбка слезла с его лица в один миг.
«А чего я хочу? Я… я… не знаю».
Укасов выбрался на самодельный дощатый тротуар и уныло побрёл у дому. В голову ничего не приходило.
Марина тихо выдохнула и постаралась стать незаметной. Он её не узнал! В окно она видела, как Максим, устало волоча ноги, зашёл во двор, тяжело поднялся на высокое крыльцо и, хлопнув дверью, вошёл в дом. Было слышно, как он негромко ругается в сенях, стягивая с себя сапоги. А потом он вошёл в комнату. Сердце у Марины было готово выпрыгнуть из груди, кровь отхлынула от лица, а язык онемел. Но ничего страшного не случилось — мужчина через силу улыбнулся хозяйской дочке, чмокнул в щёчку саму хозяйку дома, хлопотавшую на кухне и, мельком поглядев в её сторону, кивнул.
— Это Марина, из Управы прислали.
Лене было не до гостьи — вокруг всё шкворчало и булькало, распространяя умопомрачительные ароматы.
— Привет.
Макс на неё даже не посмотрел. Повесил на гвоздь свою роскошную замшевую куртку, достал из кармана плитку шоколада и ушёл в комнату девочки. Оттуда сразу же донёсся радостный детский визг.
— Всё балует и балует. — Хозяйка покачала головой. — Саша скоро придёт. Есть будешь?
Марина, держась из последних сил, покачала головой и, отвернувшись к окну, беззвучно заплакала.
Сашка смотрел на гостью и не мог понять, что же с ней не то. А может, он её где то уже видел? Женщина была очень красива, хотя и не молода.
«Лет тридцать уже. Если не больше. Фигурка что надо. А держится скованно. Как будто болит у неё что».
Гостья, поужинав вместе со всеми, сидела на лавке у окна, украдкой бросая на Максима любопытные взгляды. Интерес женщины к Ходоку был понятен, но всё равно — Дубинину эта особа не нравилась.
Женщина словно почувствовала, что за ней наблюдают.
— Александр, мы можем поговорить?
Всё оказалось и просто и непонятно одновременно. По словам Марины выходило, что ей просто негде жить. Что она сирота — раз. Одинока — два. И Кузьмин ей выдал ордер на заселение в его бывший домик — три. И положил мизерный оклад за охрану посёлка.
Дубинин подавился.
— Ч-чего? Ты? Нас? Охранять?
В комнате повисла тишина. Даже Макс отложил ложку и с интересом уставился на неё. У Марины похолодело сердце.
«Узнает! Сейчас узнает».
Не узнал.
— Верховный считает, что постоянно здесь держать двух дружинников не разумно. Да и толку от них…
— А от тебя, значит, толк будет?
Марина мысленно перекрестилась, глубоко вздохнула и выдала.
— Так точно. Разрешите представиться…
— Я помню — лейтенант Егорова, — голос Ходока был всё так же, как когда то в машине, тих и спокоен. — Ты же блондинкой была?