Впрочем, ждать милости от кого или чего бы то ни было не входит в число человеческих добродетелей. А посему, отринув страх и уныние, я добровольно возлагаю на себя тяжкое бремя летописания всех важнейших событий и происшествий, случившихся на Медее в году две тысячи двести четвертом от Рождества Христова, с месяца августа, числа тридцать первого – и в последующее время.
Теперь пришел черед оставить столь модный ныне среди пишущей братии на Земле и на иных планетах Федерации Свободных Государств вычурный старомодный слог и перейти на обычный разговорный язык начала двадцать третьего века, дабы тебе, читатель, не пришлось утруждать себя, выискивая среди нагромождений словоформ и вязи языковых оборотов зерна истины и крупицы фактов…
31 августа 2204 года
Наверное, неправильно, что я поставил эту дату. Но… тяжело. Даже сейчас, спустя столько времени, я ощущаю тот ужас, что охватил меня после того, как эвакуационный транспорт «Русь» подошел к Медее и попытался высадить на нее колонистов. Слишком много смертей, слишком ярки в памяти страх и боль…
И все же, поскольку я буду писать о катастрофе, дата должна быть верной – 31 августа 2204 года. Тогда все и случилось. Надеюсь, у меня получится точно и непредвзято описать произошедшее в этот день, описать без лишних эмоций, тем более что я собрал немало воспоминаний очевидцев. Стало быть, картина гибели посадочных модулей «Руси» получится более полной, и читатель сможет взглянуть на катастрофу не только через призму моего восприятия, а как бы глазами многих и многих.
Ну, довольно предисловий. В моей чернильнице достаточно аспидовой крови, а знаменитой «самолепленной» бумаги хватит, чтобы десять раз переписать Устав Военно-Космических сил, со всеми его приложениями и дополнениями.
…Итак, по среднеземному времени стояло раннее утро 31 августа 2204 года, когда огромный эвакуационный транспорт «Русь» с миллионом колонистов на борту выпал из абсолютного поля во мрак ординарного космоса на орбите планеты Медея.
Впрочем, мрак – это для красного словца, никакого мрака я не помню. В отличие от подавляющего большинства пассажиров «Руси», я не смотрел сладкие сны в гипносиуме, а нес вахту у сферического иллюминатора левого борта как постовой визуального контроля.
Свет Эос, звезды, вокруг которой вращалась Медея, бил мне в глаза, и пришлось задействовать поляризатор. Отсюда, с орбиты, планета напоминала исполинский спортивный мяч. «Русь» шла вдоль экватора, и под нами тянулся бурый, будто заштрихованный карандашом, узкий материк, делящий планету пополам. В северном полушарии, залитом светом, среди бирюзового океана виднелись крупные пятна островов, южное же было погружено во тьму, густо-синюю тьму вечной ночи. Я не знаю, в какие виды спорта играют вот таким сине-бирюзовым мячом, но почему-то в тот момент мне подумалось, что такой спорт обязательно есть и он числится у местного бога среди любимых.
Визуальный контроль на наших кораблях ввели после инцидента у Аппо, когда приборы тяжелого крейсера «Гренландия» не заметили вражеский смерть-зонд, изготовленный с использованием технологии «туман». Тогда погибло полторы тысячи человек, в основном элита Военно-Космических сил Земли, возвращавшаяся после переподготовки на корабли Первой Галактической эскадры.
В мои обязанности входило наблюдать за пространством и в случае обнаружения любого объекта доложить о нем в Командный пост. Не знаю, за какие заслуги получили свои назначения остальные визуальщики «Руси», я же этой чести удостоился, поскольку уже имел опыт военного корректировщика. Впрочем, об этом факте своей биографии я написал в другом месте.
На Медею я летел в составе экипажа «Руси», но с билетом в один конец. Если ты – стерил, если тебе за тридцать пять, то на Земле впереди тебя ждет только работа, холостяцкие будни и одинокая старость. И когда я ясно и четко осознал все это, то решился. Другая планета, другой мир, мир, познавать который я буду всю оставшуюся жизнь. Не знаю, как для других стерилов, но для меня это все же был лучший выход, нежели выстрел из лучемета в голову, который неминуемо произойдет когда-нибудь похмельным осенним утром…
Сомнительная уникальность Медеи заключалась в том, что эта планета смотрела своим северным полюсом в центр Эос, с небольшим отклонением в три или четыре, не помню точно, градуса. Естественно, что в северных широтах стоял вечный полярный день и вечная же жара, а в южном полушарии царствовали мрак и стужа. Такой вот дуалистический мир. Тут белое, там черное. Средневековые богословы визжали бы от радости, попадись им Медея под руку в нужный момент. Само собой, рай разместился бы на светлой стороне, ад, вместе с ледяным озером Коцит, – на темной, а посредине человечество влачило бы свои жалкие дни, зарабатывая достойное посмертие.