Еще более мощный удар перевернул модуль, бросив его вниз. Меня стошнило. Вцепившись в поручни, я ударился спиной о переборку, сполз на пол и вдруг почувствовал, что стало легче дышать и двигаться. Мы больше не падали – мы, получив ускорение, летели по косой дуге вперед и вниз.
Кое-как встав на четвереньки и упершись спиной в дверь отсека, я сунулся головой в полусферу иллюминатора. Сквозь разрывы туч внизу проносились горные вершины. Сплошное месиво из камня и льда, сулившее нам скорую смерть. Но я вдруг неизвестно почему обрадовался: «Хорошо, что не в океан!»
В тот момент я еще не знал, что после обесточивания всех систем модуля водород продолжал поступать в камеры сгорания планетарных двигателей. Когда модуль упал на девять тысяч метров и оказался в плотных слоях атмосферы, насыщенных кислородом, в камерах образовалось достаточное количество гремучего газа. Два удара, сотрясшие модуль, были взрывами, разворотившими кормовую часть. Но именно эти взрывы и спасли нас.
Модуль выровнялся, слегка задрав носовую часть, а поскольку площадь его была колоссальной, мы начали нисходящий и как бы планирующий полет к поверхности. Я пишу «как бы», потому что планер опирается на воздушные потоки, а мы из-за огромной массы продавливали их, со страшной силой трамбуя воздух. В какой-то момент, когда до гор оставалось несколько сотен метров, этот воздушный тромб ударил о ледник на склоне безымянного хребта, сорвав сотни тонн снега и льда. Нас подбросило. Словно выпущенный из катапульты снаряд, модуль полого перелетел через скалистый гребень, зацепил его кормой и разломился на две неравные части.
Меня бросило вперед, и началась такая тряска, в сравнении с которой все предыдущее оказалось детскими качелями. Если бы не пеноком на стенах отсека, думаю, я погиб бы, как погибли сотни и сотни колонистов.
Задняя часть модуля, в которой находились вместительные кормовые трюмы с техникой, припасами, сырьем и несколько отсеков гипносиума, осталась за гребнем, и там почти сразу же начался сильный пожар, сопровождающийся взрывами. Впрочем, об этом после, скажу лишь, что все люди, находившиеся в отсеках и гипоносиумах на корме модуля, а это без малого полторы сотни тысяч человек, погибли.
Пробороздив по пологому склону огромную канаву, передняя часть выехала на каменистое плато, ударилась о покатую скалу и наконец замерла. Конструкции корпуса не выдержали нагрузки, и модуль попросту распался, вспучив обшивку. Отовсюду повалили клубы дыма, в недрах гигантского сооружения трещало пламя. Грохот стоял неимоверный, пыль заволокла все вокруг, и оранжевая Эос казалась грозным оком древнего божества, гневно взирающего на нас.
В модуле, распухшем при ударе о скалу, образовалось множество дыр и трещин, и из них хлынул сплошной людской поток. Задыхающиеся, обожженные, покалеченные люди стремились как можно дальше уйти от смертоносного модуля, над которым уже вставало огненное зарево.
Впрочем, эти события, равно как и первые впечатления от поверхности Медеи, я описываю исключительно с чужих слов, так как сам в первые часы после катастрофы ничего не видел и не слышал…
Итак, модуль лежал на краю довольно обширного холмистого плато, протянувшегося на несколько десятков километров вдоль горного хребта. От гор на юге до обрыва на севере плато раскинулось на семь-восемь километров. Скалистый гребень, разломивший модуль, терялся в пыльной дымке на востоке, к которой быстро примешивался черный дым пожарища, западные же пределы бурой каменистой равнины очерчивало небольшое скалистое нагорье.
Обрыв, отделявший плато от огромной равнины, простирающейся на много сотен километров к северу, до самого океана, поражал воображение. Высота его колебалась от полутора до двух километров, и практически везде это были отвесные скалы. Видимо, когда-то давно, во времена тектонической активности, в этом районе произошел сдвиг пластов горных пород. Кажется, в геологии такое явление называется не то горст, не то грабен.
Мне, без сомнения, повезло. При ударе о скалу мой отсек буквально сплющило, но за мгновение до этого лист обшивки со сферическим иллюминатором выгнуло буквой Г, и он, спружинив, полетел в сторону. Я полетел вместе с ним, уцепившись за страховочные поручни – точно в соответствии с техникой безопасности. Память моя этого полета не сохранила, равно как и удара о поверхность. Сколько часов я пролежал без сознания, также неизвестно, потому как эти самые часы никто и ничто не считало.