Я не знаю, как это назвать – восторг битвы или безумие, состояние аффекта или ощущение последнего рубежа, сдать который так же невозможно, как перестать быть собой, но что-то из этого, а может, все разом, произошло тогда с Джено. Четырнадцатилетний подросток, он дрался с четырьмя парнями выше него на голову, не чувствуя боли, не испытывая страха, как животное, насмерть стоящее на защите своей территории. Эти уроды такого не ожидали.
Еще меньше они ожидали, что бешеная смелость Джено передастся нам. В какое-то мгновение страх исчез, и мы оба, я и шестилетний Липе, с воплями ринулись на помощь брату, кусаясь, царапаясь, лягаясь.
Где-то над нами открылось окно. Какая-то старушка начала звать полицию. Хлопнуло еще одно окно, раздался мужской голос.
Наши противники, прекратив драку так же внезапно, как начали, бегом скрылись за углом, даже не попытавшись достать фотокамеру.
Дальше как в замедленной съемке: дыхание со свистом, стук в ушах, несколько человек уже выбегают из подъезда, я поворачиваюсь и вижу Джено на асфальте, в позе эмбриона, со струйкой крови, вытекающей изо рта.
Первое соприкосновение со смертью и всем, имеющим к ней отношение, для ребенка всегда шок. Шок осознания собственной бренности и бренности окружающего мира. Когда этот шок умножается на мгновенность происходящего, на то, что это происходит с любимым человеком… когда зовешь, тормошишь брата в четыре руки, а он неодушевленной тяжестью сломанной куклы валится обратно, подчиняясь больше не собственной воле, а силе всемирного тяготения…
Если ад существует, то это и есть мой личный ад. Несколько минут, превратившихся в бесконечность, растущая толпа вокруг нас, чей-то голос: «Не прикасайтесь, вы сделаете только хуже», я и Липе на коленях у неподвижного тела в ожидании скорой помощи.
Выбитые зубы, переломы двух ребер, сотрясение мозга, разорванная селезенка… все это страшные, но слова, а я помню каждую секунду, когда мой брат неподвижно лежал на грязном асфальте, а вокруг собиралась толпа желающих поглазеть. Я никогда больше не хочу пережить это снова, я не смогу пережить этого.
Я знаю, для Липе все немного иначе, воспоминания и страх скрашены мужской солидарностью, гордостью за смелость брата. Даже для папы… долг старшего, долг мужчины выше страха. Джено должен был защитить нас, он поступил правильно.
Но для меня... нет, я понимаю, почему он поступил именно так: один он смог бы убежать, если бы захотел, но я и, особенно, шестилетний Липе едва ли развили бы нужную скорость. Чтобы нас с младшеньким не догнали, нужно было задержать гоп-компанию. Да, Джено все сделал правильно, как с точки зрения морали, так и с точки зрения рациональности, но осознание этого не мешает пережитому тогда ужасу с новой силой накатывать на меня волнами сейчас, когда я думаю об этой поездке.
- Умеешь ты испортить отцу праздник, - доносится снаружи мамин голос.
Впрочем, от Джено ответа на пробный шар в ее любимой игре «заставь всех почувствовать себя виноватыми» мама не дождется – у него стойкий врожденный иммунитет к подобным поползновениям, унаследованный от Валерии.
Кстати, о Валерии. Кажется, она чуть ли не единственная забыла поздравить отца с юбилеем. Но с учетом того, что приступы амнезии у нее случаются даже когда речь идет о дне рождения сына, забыть о дне рождения бывшего мужа для нее вполне нормально. Что Валерия никогда не забывает - так это стрясти с них обоих денег "на нужды партии".
- Вещи собрал? - спрашиваю я, выходя на террасу. Знобит то ли от холода, то ли от усталости, то ли от позднего времени бодрствования.
- Угу, - отвечает Джено, сматывая гирлянду иллюминации.
- Я про поездку.
- И я про поездку, - поддразнивающе улыбается брат. - Отвезешь меня в аэропорт, и машина твоя на две недели.
- Я поживу у тебя, пока ты будешь возиться с этим чертовым водоводом? - когда протягивают палец, надо хватать всю руку.
Джено насмешливо приподнимает бровь, изображая, что поражен моим корыстолюбием.
- Только убирайся после вечеринок.
Ну да, пару раз было. Но мне тогда еще восемнадцати не исполнилось.
- Заметано. По рукам.
Договор заключен как раз вовремя, потому что на террасе появляется сонный Липе.
- Делать тебе нечего, среди ночи разматывать эту хрень, - бормочет младшенький, разглядев, чем занят Джено.
Честно говоря, в этом я понимаю Липе и не понимаю Джено. Послепраздничная уборка всегда навевает грусть, а уж особенно ночью.
- Поедешь с нами в аэропорт? - толкаю плечом младшего.
- Отец тоже собрался провожать, - сквозь зевоту отвечает Липе. - А во сколько вылет вообще?
- В 5:42, - отвечаю я. - Иди, переоденься.
Липе скептически оглядывает свою безнадежно измятую рубашку и кивает, соглашаясь со мной.
По дороге мы заезжаем за Винче, его сумка занимает остававшееся свободное пространство в багажнике рядом с сумкой брата, а мне приходится пересесть назад, к отцу и Липе, чтобы освободить переднее пассажирское кресло. Машина перейдет в мое временное владение только после вылета, так что...
Приезжаем впритык, посадка уже началась, на сдаче багажа очередь из смуглых бородатых стариков в длинных рубашках поверх брюк и жилетах поверх рубашек. На голове у одного каракулевая шапка, сшитая на манер военной пилотки. Мы занимаем очередь за ними, а за нами толпой пристраивается многочисленное индийское семейство из трех поколений.
Джено достает из заднего кармана ключи и протягивает мне. Я закидываю их в сумочку. Перед нами остается всего один старичок. Еще пара минут - и багаж сдан.
- Я не знаю, как там работает связь, хотя подозреваю, что хреново… так вот, мне не важно каким образом, но каждый день я должна получать смс-ку, е-мейл, что-нибудь, где написано просто «ок», чтобы я знала, что с тобой все в порядке, понял?
- Да.
Не справляюсь. Слезы наворачиваются на глаза, и чтобы их спрятать, я утыкаюсь лбом в ткань куртки брата. Задержанное дыхание вырывается прерывистым, истерическим выдохом, выдавая меня с головой.
- Сес, можно не устраивать мои похороны прямо здесь и сейчас?
- Придурок, - отворачиваюсь я. Насмешливость его слов обижает и отталкивает.
Джено не дает мне отстраниться окончательно, рукой обхватив за шею и прижав к своему плечу.
- Ну, все. Не бойся, лучше злись, - произносит брат, целуя меня в волосы и кончик уха.
- Ладно, пока, - Липе и Джено рывком притягиваются друг к другу и так же мгновенно размыкают объятия. Ритуал повторяется с папой, и Джено переходит в зал пограничного контроля.
Я смотрю, как они с Винче уходят, не оглядываясь, и мрачные предчувствия вползают в сердце. Идиотка, ведь накаркаешь. Все будет хорошо, это неправда, что я вижу его в последний раз… неправда… неправда…
- Все будет хорошо. - Рядом папа тоже пытается быть оптимистом.
- Еще бы, чокнутым строителям акведуков всегда фантастически везет. - Никто не умеет так поднять настроение, как Липе.
- Липе… Сеска, пойдем, солнышки. - Папа обнимает нас за плечи.