На следующей неделе папа купил Липе барабаны, наушники для всех остальных и поменял стекла в окнах на звукоизоляционные.
В том же году. Драка в Испанском квартале. О ней я уже рассказывала.
Мне тринадцать, Джено семнадцать. Остатки фундамента античной виллы в окрестностях Неаполя.
Устроившись на одном из сохранившихся фрагментов колоннады, Джено рисует уже третий вариант того, как могла выглядеть вилла до разрушения. У него период одержимости античной и раннесредневековой архитектурой. Наткнувшись на подходящие развалины, Джено принимается тщательно изучать сохранившиеся фрагменты и фундамент, а потом создает свои версии первоначального целого.
Сидя за спиной брата, я через его плечо наблюдаю, как карандаш оставляет резкие штрихи на бумаге. В руках у меня листы с двумя предыдущими версиями виллы, которые ветер треплет и складывает.
Вообще, Джено очень не любит показывать свои незаконченные работы. Но мне можно. Я – исключение из правил. Мне даже позволительно по ходу работы вставлять свои замечания.
Жарко, солнце уже потихоньку начинает клониться к закату. На футболке Джено вдоль позвоночника проступают маленькие звездочки влажности – это впитываются капли пота. Потом пропитались, потемнев, и плотные маленькие завитки на затылке – волосы у Дженнаро слегка отросли, и их длины хватает ровно на один спиральный оборот. Мне нравятся эти мелкие упругие кудряшки, плотно прилегающие к его голове. Я осторожно вытягиваю один завиток и оборачиваю вокруг мизинца.
- Не стригись, пусть отрастут еще, – прошу я Джено.
Он вытягивает шею, чуть поворачивая голову, уворачиваясь от моих рук так, чтобы не прерывать рисования. В отличие от меня сам он своих кудряшек терпеть не может и состригает практически под корень.
Рисунок почти закончен. Еще десяток штрихов и Джено отдает его мне, встает, разминая затекшие мышцы, замечает подходящую ветку на ближайшем дереве, подпрыгивает, повисает на ней и начинает подтягиваться.
Я рассматриваю рисунки. Чтобы увидеть разницу, чтобы почувствовать ее, наверное, нужно быть дочерью и сестрой архитектора. На первый взгляд, везде одно и то же здание, лишь слегка меняются детали, высота, светотени, так сразу и не поймешь, в чем суть.
- А мне все равно нравится второй вариант, - говорю я. - Он более легкий и чуть менее классический.
Джено отрывается от ветки, мягко приземляется и, стянув окончательно пропитавшуюся потом футболку, вытирает ей лицо и шею. Подойдя, он нависает над рисунками в моих руках, глядя на них в отражении «вверх ногами». Я знаю, что такой ракурс часто помогает ему разглядеть что-то новое. Но в этот раз он лишь, улыбаясь, пожимает плечами:
- Может быть.
И растягивается прямо на траве, широко раскинув руки.
Вместе с последним чертежом мне достались планшет и карандаш и, заложив рисунки Джено в отделение с готовыми работами, на чистом листе я принимаюсь рисовать брата, лежащего на траве с закрытыми глазами. Я смотрю на него сверху вниз, ракурс подходящий, но почему-то живое уверенное спокойствие и полуулыбка оригинала оборачиваются под моей рукой ломкими разрозненными линиями, создающими целое, совершенно чуждое тому, что я вижу перед собой.
Наверное, мне просто не дано, я не художник. Хорошенько смяв листок, я запускаю маленький бумажный снаряд в крону того самого дерева, на котором Джено упражнялся.
- Не боишься, что тебя съедят какие-нибудь букашки? - спрашиваю я.
Джено лень говорить, он просто слегка качает головой, не открывая глаз.
Я встаю и, сложив планшет с карандашом на обломок колонны, тоже устраиваюсь на траве, валетом к Джено, удобно опираясь головой о выемку его плеча. Краем глаза, очень близко мне видно его ухо и бронзовые завитки волос.
Пахнет подсохшей без дождей землей, нагревшейся за день травой, остатками ароматов утреннего дезодоранта, его и моим потом. Над головой глубоко-голубое небо без единого облачка, бледнеющее к краям. Шумят листьями деревья. Дрожью вдоль позвоночника проходит сквозь меня вечность. Будто летишь сквозь время, сквозь космос и в то же время остаешься на месте. Ощущение невероятного, вселенского покоя.