Я нахожу родителей на террасе, в обнимку устроившихся на диване-качалке, перед которым на столике стоит пара бокалов и тарелка с фруктами. Чуть поодаль, охраняя их покой, на досках пола разлегся Чипо. Мне не хочется нарушать эту идиллию, поэтому я тихонько отступаю обратно в комнату, но Чипо, заметив меня, поднимает голову и стучит хвостом, привлекая внимание.
- Сеска, это ты, - поворачивает голову мама.
- К вам можно? - с улыбкой уточняю я.
- Конечно, - улыбается в ответ папа.
Я подтягиваю поближе к столику большую подушку-туфик и усаживаюсь на нее.
Мама устраивается поудобнее, сбросив домашние туфли и подтянув ноги на диван, под себя. Маме присущ внутренний, врожденный аристократизм тела и духа. Не знаю, как это волшебство работает, но каждое произнесенное слово, каждое ее движение наполнены им, словно особым смыслом, ритмом, на который хочется любоваться и любоваться. Это аристократическое изящество по наследству передалось только Липе, я при всем внешнем сходстве с матерью, в плане пластики движений куда ближе к папиным предкам - крестьянам-виноградарям из Салерно. Это, впрочем, не мешает мне гордиться тонкой хрупкостью идеальной для сорока восьми лет и двоих детей фигуры, точеным профилем, зрелой красотой женщины, приведшей нас с Липе в этот мир. Глядя на маму - кареглазую белокожую брюнетку с безупречным вкусом - я понимаю, что для подлинной красоты важен не цвет волос или глаз и не размер груди, а ощущение гармонии, целостность личности, образа, характера. Маму окружает ореол уверенности, властности, превосходства, в то, что эта хрупкая женщина - главный хранитель Национального музея Каподимонте, доктор искусствоведения и почетный профессор трех университетов верится, как мне кажется, легко. Иногда я даже думаю, что пробиться сквозь эту ауру неприступности по силам было только папе, только он разглядел в ней и другое - нежность, мягкость, потребность в заботе.
- Как у тебя дела, солнышко? - интересуется папа.
- Все хорошо, - отвечаю я. - Мам, ты же помнишь Лею?
- Естественно, помню, - пожимает плечом мама, словно я пытаюсь уличить ее в склерозе.
- Ее парень, Серджио Сполетти, тоже учится на нашем факультете. Он хотел бы пройти интернатуру в Каподимонте.
Мама наклоняет голову, глядя на меня с веселым удивлением и легким разочарованием.
- То есть, этот молодой человек попросил Лею, чтобы она попросила тебя, чтобы ты попросила меня взять его стажером?
Киваю. Просить за Серджио мне неловко. Ни один из моих братьев ни разу не использовал протекцию, родительские имена и связи в своей карьере, да и я сама стараюсь этого не делать.
Мама переглядывается с папой.
- Ну что, Луиза, дашь парню шанс? Вдруг он все же не такой кретин, каким кажется? - смеется папа.
Мама смеется в ответ, а отсмеявшись, говорит мне:
- Ладно, пусть придет на собеседование в понедельник. И пусть не рассчитывает, что я возьму его только потому, что об этом кто-то просит.
- Спасибо, я передам. Чипо, пошли, - я смываюсь раньше, чем она успевает спросить про диплом.
В плане на вечер значится выгулять Чипо, уехать к Джено и там, в тишине, наконец, заняться второй главой. Гуляя, думаю о том, где же мне самой пройти интернатуру. Не в Каподимонте, точно, - там мама. Попробовать, что ли, Капри? Мне, конечно, больше по душе Возрождение, чем античность или прошлый век, но Кассия стажируется на вилле Сан-Микеле уже около года, можно попробовать через нее узнать, возьмут ли они еще одного стажера.
Возвращаясь с прогулки, слышу, как папа на террасе разговаривает по телефону. Валерия. Звонит поздравить с днем рождения. Да, она замоталась и совсем забыла про его юбилей. Нет, она не знала, что Джено едет в Афганистан. То есть, конечно, он, может, что-то такое и говорил... Как всегда в такие моменты, во мне поднимается желание придушить эту кукушку, из-за сбоя во вселенском механизме доставшуюся в матери моему старшему брату.
«Этот ослик привозит нам обеды на своей спине», - приходит от Джено ежедневное подтверждение, что все в порядке. Ослик симпатичный и довольно ухоженный. Улыбаюсь и пытаюсь снова сосредоточиться на дипломе. Только что-то мешает... смутное ощущение фальши. Оно нарастает, яркой вспышкой перерастая в уверенность. Вранье, наглое и беспардонное, имеющее целью успокоить меня. Во-первых, отправлено ровно в 22:00. Джено не славится такой пунктуальностью. Во-вторых, вчера сообщение пришло в 22:05, то есть практически в то же время, что опять же для брата не характерно. В-третьих... Заглядываю в свойства изображения и проверяю дату съёмки. Так и есть, позавчерашняя.
Нажимаю на кнопку вызова. После полуминуты гудков, недовольный голос отвечает:
- Слушаю.
- Винче, привет!
- Франческа, ты не могла бы перезвонить попозже, я сейчас за…
- Винч, я буквально на секундочку. Джено, случаем, не рядом с тобой?
- Нет, он спустился вниз... В деревню.
- Давно он ушел? Это далеко?
- Да нет, недалеко… - Винче, зараза, уходит от ответа на первый вопрос. Ещё бы, сказать, что Джено ушёл давно, равносильно признанию в том, что как минимум одну фотку он отправил сам по просьбе брата. Интересно, куда можно было спуститься, заранее зная, что сотовый там не берет? - Слушай, а попозже перезвонить никак? У нас тут аврал, понимаешь…
Слышен треск рации. Звук получается гулкий, как в большом пустом помещении.
- Я же говорил, подходящее ответвление есть. Пустим в обход, не разгребая завала… - доносится до меня искаженный рацией немного запыхавшийся, но довольный голос брата.
Ну вот, теперь я услышала правду. Эти дни они провели, обследуя пещеры, по которым пойдет часть водовода. Пещеры, где случился обвал. И даже я в курсе, что в пещерах Афганистана находятся базы талибов.
- Винче, дай мне поговорить с ним.
- Тут Сеска рвётся пообщаться с тобой, - произносит Винче.
Динамик трещит сильнее, видимо по мере того, как Винченцо приближает рацию к телефону.
- Сес, я перезвоню…
Иногда слова – ничто, интонация – все. Джено раздосадован тем, что я так легко и быстро докопалась до правды. Его по-настоящему раздражает моя чрезмерная забота. А еще он хотел бы сказать что-то, что сгладило бы ситуацию, успокоило меня, но не знает что, и не уверен, не усугубит ли этим положение.
- Ладно, пока, - я демонстративно отключаюсь первой.
Я зла на него за фактическое вранье «умолчанием». Меня распирает желание наорать на Джено, топать ногами, бить посуду. Во мне поднимается ядовитое, противоречащее этим стремлениям злорадство: в конце концов, он – взрослый мужик, почему кто-то должен нянчиться с ним, беспокоиться за те смертельно опасные решения, которые он принимает? И он – мой брат, я не могу разлюбить его, как какого-нибудь бойфренда, не могу перестать бояться за него.
Пока герои завоевывают мир, те, кто их любит, обречены ждать, замирая от каждого шороха. Я жду, нервно обкусывая несуществующие заусеницы, мечусь по комнате, потом по кухне, начинаю читать и бросаю, включаю кино, но смотрю пустыми глазами в стену, в изнеможении валюсь на постель и ворочаюсь, ворочаюсь… пью кофе, снова мечусь по кухне, возвращаюсь в комнату и от предрассветного отчаяния снова сажусь за диплом. Бессмысленные закорючки алфавита складываются в бессмысленные слова, те образуют длинные бессмысленные предложения. Смысл ускользает от меня, как репродукции и снимки, которые я разложила на диване. Чертыхаясь, собираю соскользнувшие на пол листы, когда, наконец, раздается звонок мобильного.
- Сес, звоню сказать, что мы уже на поверхности, и я не жалею о том, что не сказал тебе.
- Ты мне соврал. Умолчать о важном, то же самое, что соврать.
- Хорошо, я соврал тебе, - помолчав, соглашается брат.
- И не раскаиваешься.
- Не раскаиваюсь.
- А как же обещание быть «разумно осторожным»?
- Поверь, я разумно осторожен.
- Под «разумно осторожен» ты понимаешь утаивание правды от меня?
Я вздыхаю, так и не дождавшись ответа.
- Если ты еще раз солжешь мне, я тоже начну лгать. Обо всем, что для меня важно.
Джено молчит. Мысленно я вижу гримасу «вот ведь вляпался» у него на лице.
- Ультиматум принят, - наконец, произносит он.
Моя маленькая победа, оплаченная бессонной ночью.
- Что вы делали? Получилось?
- Да, мы обошли завал, так что самое сложное уже позади.
- Тогда прилетай ближайшим рейсом, - зеваю я. Усталость накатила чуть позже, чем облегчение.
- Спи, давай. Я же знаю, что ты не ложилась, - виновато произносит Джено.
Знает он...