- Снова лестница, - вздыхает Элиа, завидев ведущий вверх пролет.
- Нам сюда, - трогаю я старую массивную дверь, напротив которой стоит отбитый с края вазон с карликовой пальмой. Проворачиваю ключ, пока стоящий рядом Элиа оглядывает облупившиеся во многих местах стены в тускловатом свете фонарей.
Внутри тихо и темно, и я беру спутника за руку, чтобы, совсем как Вергилий в "Божественной комедии", свести вниз, в бездну. На ощупь нашариваю пульт в глубине ниши и пространство вокруг освещает подсветка.
- Где мы? - с интересом озирается Элиа.
- В катакомбах.
Здесь не важно, когда ты пришел, - днем и ночью в подземных пустотах господствует темнота. К счастью, я помню, где находятся выключатели, и пульт уже у меня в руках. Я веду Элиа дальше, по мере необходимости включая и выключая подсветку.
- В пятом веке это место еще не входило в черту города, но считалось очень престижным. Быть похороненным здесь, рядом с епископами и святыми покровителями города означало почет и уважение. Вокруг гробницы Сан-Дженнаро, сломав первоначально высеченные в камне ниши, устроили базилику, - я обвожу встроенным в пульт фонариком кривоватые арки из грубо обработанного камня.
- "Ката" - вниз, "комбос" - успение, "катакомбы" - подземная усыпальница, - словно бы для себя проговаривает Элиа, и я начинаю понимать, что его способ познания мира, в первую очередь, словесный. Для меня это ново, и мне нравится.
- Сейчас уже нет ни усыпальницы, ни церкви как таковой, хотя службы и проводятся иногда по праздникам, - отвечаю я. - Но вообще, первое свидание на кладбище - это, конечно, та еще романтика.
Мы оба смеемся, и звук эхом отдается в пустых нишах-кубикулах.
- Остатки фресок, - я подсвечиваю внутреннюю стену одной из кубикул, давая Элии возможность рассмотреть не слишком хорошо сохранившуюся роспись. Он щурится, пытаясь разглядеть подробности и переступает с места на место, натягивая тем самым ограничивающую доступ для туристов веревку.
- Осторожнее, - предупреждаю на всякий случай.
Для того, чтобы попасть на нижний уровень, нужно ненадолго выйти наружу, во двор базилики. Фонари и звездное небо, слабое свечение вокруг скрытого крышами монастырских построек лунного диска - атмосфера и видимость тут уже практически не отличаются от подземной, разве что легче дышится.
- Этот уровень вырезан во времена расцвета империи, в первом веке нашей эры. Проект, по-видимому, планировался масштабным, а планировка должна была копировать наземную. Вот, - лучом света я обвожу центральную арку, - декуманус максимус** (главная улица античного города). По бокам от нее две другие декуманы. Чуть дальше, в глубине есть подобие кардо*** (улица, пересекающая декуману под прямым углом).
По сравнению с верхним, более поздним уровнем, нижний поражает искусностью обработки камня, правильностью линий. Мне всегда становится грустно от сравнения этих двух уровней, от того, с какой скоростью могут утрачиваться знания. "Когда отступает свет, наступает тьма" - в катакомбах фраза, сказанная Джено, перестает быть аллегорией, обретая первоначальный, буквальный смысл.
- Не могу не спросить: откуда ты так хорошо знаешь это место? - отвлекает меня Элиа от раздумий.
- Проходила здесь практику, когда училась на бакалавриате.
- К своему стыду должен признаться, что слышал об этих катакомбах, как о ничем не примечательном месте. И поверил на слово.
- Ничего удивительного. Лет десять назад тут была свалка.
Мне вспоминается, как вместе с Сандрой и Барб руками в резиновых перчатках мы впихивали затхлый, утрамбованный веками мусор в мешки, которые таскали Анджело, Андреа, Микеле и Джено. Медицинские маски не спасали от вони, а комбинезоны приходилось стирать с хлоркой. Но зато каким чистым после работы здесь казался неаполитанский воздух, какой вкусной жаренная матерью Анджело рыба, и какими интересными - посиделки всей компанией во дворе. Откуда только брались силы, мы расходились далеко заполночь, чтобы на следующий день после занятий вновь собраться на церковном дворе в ожидании падре Луки, руководившего этими мусорными раскопками.
Если бы не падре, ни один родитель, наверное, не согласился бы отпустить своих отпрысков копаться в такой жуткой, хоть и поверхностно продезинфецированной грязи. Во всяком случае, мне, тринадцатилетней, родители бы точно не позволили проводить время в катакомбах в компании старшеклассников, если бы не падре Лука и Джено. Даже потом, когда я выбрала это место для прохождения практики, мама была не в восторге, хоть и признавала, что для исследований здесь непаханное подземное поле. Дипломная работа бакалавра у меня написалась легко, а три женщины, строящие церковь на изъеденной солью, еле видной потолочной фреске нижнего уровня, возможно, стали причиной, по которой я выбрала для магистерской работы тему о художницах Средневековья.
Мы снова выходим во дворик базилики Фьори делле мура, плавно переходящий во внутренний двор расположенной здесь с конца XVII века больницы. Я вглядываюсь в передние стекла трех стоящих в ряд машин скорой помощи, и мне везет - один из водителей, машет в ответ рукой:
- Чао, Сеска!
- Чао, Микеле!
Он спрыгивает на асфальт, мы быстро и привычно расцеловываемся в обе щеки. Я протягиваю ключи со словами: - Анджело сказал отдать тебе.
Микеле забирает связку из моей руки и здоровается с Элией.
- Как маленькая? - интересуюсь я.
Широкое смуглое лицо расплывается в довольной улыбке.
- Настоящая рыбачка. Обожает купаться с тем надувным дельфином, что ты подарила. И зубов уже восемь штук.
Микеле - потомок филиппинских рыбаков, его жена Чинция - неаполитанских. Вырос в Неаполе и учился в одном классе с Анджело, Джено и Сандро. С Анджело они не только бывшие одноклассники, но и соседи по дому.