— Садись, будешь рекламной моделью, — Джено реагирует на положение, в котором оказался, с изрядной долей практицизма.
В детстве, да и потом иногда, под настроение, он рисовал нас с Липе — смешные рожицы, что мы корчим, как мы плачем или смеемся, какими бываем, когда спим. Наверное, благодаря тому, что делать это Джено умеет быстро, буквально несколькими штрихами, у меня никогда не возникало ощущения необходимости «застыть», пока тебя рисуют, на мой взгляд, почти гарантированно обеспечивающее человеку неестественные для него позу и выражение лица.
Первый клиент, а возможно, и критик, появляется минут через десять — мальчуган лет пяти, который, пристроившись за плечом Дженнаро, молча наблюдает за тем, как движется карандаш в руках моего брата. Я улыбаюсь, встретившись с ребенком взглядом, но тот в ответ хмурится и отводит глаза.
— Ну что там, получается?
Мальчишка никак не реагирует на мой заданный шепотом вопрос, продолжая следить за тем, как рисует Джено. Я принимаюсь надувать новый шарик и в процессе слышу короткий хрюкающий смешок.
Ага, похоже, это будет карикатура. Судя по заговорщицкому обмену взглядами между художником и критиком, точно карикатура.
Терпеливо жду, когда Джено закончит, больше не задавая вопросов. Вокруг постепенно собирается довольно много детей, лет трех-шести, и они принимаются помогать мне расписывать шарики маркерами. Естественно, в процессе не один шарик испускает дух, лопнув, но желающие помочь мне надуть новые легко находятся.
Позировать следующим, подвинув меня попой, на скамейку плюхается смуглый мальчишка с шариком. Приходится сначала дорисовать котика толстенькой девочке, намертво вцепившейся в мою футболку, и лишь потом я беру в руки свое изображение. Точнее, изображения, потому что помимо более крупного основного, на листе еще несколько мелких, похожих на мультяшную раскадровку. На них я то с надутыми щеками и шариком, то разрисовываю шарик сквозь прядь, выбившуюся из пучка на затылке, то подмигиваю, высунув кончик языка… Первый класс младшей школы, в общем.
Малышня вокруг требует продолжения банкета — шарики кончились, так что один мальчишка маркером уже разрисовал второго, а третий протягивает маркер мне, недвусмысленно обозначая свое желание тоже получить рисунок на щеку. Сидящие чуть поодаль родители смотрят в нашу сторону и никак не выражают неодобрения, так что я беру маркер в руки. Дома отмоют, даже если не с первого раза.
Следующие пару часов мы проводим за рисованием и играми, попутно рекламируя приют для животных, на случай если кто-нибудь захочет взять домой кошку или собаку. Ну или хотя бы пожертвовать на их содержание.
К полудню становится слишком жарко, парк пустеет, нагулявшиеся дети и их родители отправляются домой, на второй завтрак и сиесту.
— Уфф, — выдыхает Джено.
Да, дети — далеко не ангелы, от них, особенно когда их много, устаешь и довольно быстро. Но сравниться с ними в искренности и свежести взгляда на мир взрослому трудно.
— Устал?
— Стой, как стоишь.
— Ладно.
Я лишь чуть поворачиваю голову, чтобы убедиться с правильности своей догадки — Джено опять оставляет карандашом штрихи на бумаге.
— Все, — брат перехватывает карандаш зубами, убирает листы в папку, а папку в рюкзак.
— Эй, а мне показать?
— Хочешь — смотри, — отвечает Джено, закидывая туда же карандаш, и принимается складывать мольберт.
Я достаю из рюкзака папку. В ней несколько пустых листов и два листа с рисунками — первый и последний из сделанных братом сегодня. На втором я стою в профиль, со слишком правдиво растрёпанным пучком на затылке и упертой в бок рукой. По сравнению с этим портретом первый выглядит поверхностной разминкой. Перевожу взгляд на Джено, держащего в руках уже сложенный мольберт. В ответном взгляде брата читается легкое поддразнивание — он знает, что второй рисунок лучше, и что мне непривычен образ этакой пацанки, который он на нем запечатлел. Это своеобразная месть за то, что я заставила Джено заниматься тем, чем не хочется.
— Мне тут подумалось знаешь о чем? — спешу поделиться мыслью, пока мы идем к выходу из парка.
— Еще нет, но кажется, сейчас узнаю, — обреченно произносит брат.