Игорь. Еще один любитель изящного.
Роман. Видал, какие ботиночки у брата отхватил?
Рая. Сила!
Роман. Жмут.
Слава. Ребята, глядите, десять часов, а в школе свет.
Роман. Анна Петровна готовится ко Дню Победы.
Игорь. Точно. Завтра в актовом зале речь толканет.
Ольга. А я, мальчики, День Победы люблю. Помните, мы пионерами цветы к этому обелиску несли? Торжественно было как! «Героям, павшим в боях за освобождение нашей великой Родины, пионерский салют!»
Роман. Фетишизм.
Ольга. Что?
Роман. Фетишизм, говорю, — памятники обожествлять.
Игорь (умильно). Кибер. Щелк — и афоризм.
Рая. А у меня отец завтра напьется, это уж как пить дать. Матери на радость фронтовых дружков соберет. Про то, как с комбатом из окружения выходил, расскажет. Дорвется наконец. Я эту историю наизусть знаю, даже из вежливости слушать не могу. Почему это, мальчики, — умный он у меня, добрый, а воспоминания все про войну? Будто, кроме войны, и не было у него ничего.
Роман. Самое яркое впечатление. Запоминается на всю жизнь.
Игорь. Щелк.
Рая. Его вчера продавец на двадцать копеек нагрел. Другой бы его жуликом обозвал, а отец: «Нет, говорит, гражданин, я бы вас с собой в разведку не взял».
Все, кроме Славы, смеются.
Слава. Я бы тебя, между прочим, за эти разговорчики тоже в разведку не взял.
Рая. Да? (Проводит ладонями по талии, вызывающе.) Фигурой не вышла, товарищ Пирогов, или мордашкой не взяла?
Слава. А иди ты, пустобрех. Привыкли, понимаешь, про все с легкостью рассуждать, нигилистов строить из себя. Батя войну забыть не может, она у него до сих пор ранами к непогоде болит — смешно. Старушка упала в гололед — тоже смешно. А я бы у тех, кому смешно, клеймо на лбу выжигал. Чтобы и в темноте, на ощупь узнать, кого с собой в разведку не возьму.
Рая. Высказался, дуболом. Если ты слова от дела не можешь отличить — грош тебе цена.
Роман. Это же треп. Стиль эпохи. К сути человека отношения не имеет. Вроде узких брюк или разреза на пиджаке.
Слава. А черт вас знает. Не верю я, что можно безнаказанно языком трепать. Ржавеет от этого человек.
Роман. Ты и раньше бешеным был. А как в секцию бокса записался — прямо хоть в клетку сажай.
Игорь. Ладно, кончай, ребята. Пошли.
Ольга. Очень мы любим от серьезных разговоров уходить.
Игорь (вздохнул, сел). Валяй.
Ольга. Слава прав. От болтовни ржавеет человек. А ведь даже сабля, ржавчиной покрытая, — это не оружие уже, а так, музейный экспонат.
Игорь. Бурные аплодисменты. Слушай, а ты из себя говоришь или цитируешь кого?
Ольга. Болван! Ну же и болван!
Рая. Трепачи. Вот интеллигентный мальчик Ромочка молчит. Он знает, что́ истина, а что́ суета сует, а молчит. Ромочка, ау!
Роман. Ерунда это все. Наш подвиг один — человеком быть.
Слава. В каком смысле понимать этот твой афоризм?
Роман. В том смысле, что дорогу нам отцы расчистили, теперь самое главное, чтобы по ней честный человек шел.
Игорь. Честный, а также принципиальный, добрый и тэ пэ.
Роман. Да, если хочешь, — принципиальный, добрый и тэ пэ.
Игорь. Гуманист.
Слава. Как я Ромку понимаю: у него что добрый, что добренький — значение одно… Добреньких я больше сволочей не люблю. Добренькие и чистенькие — они чистоплюи, они шиш в кармане прячут. А я хочу, чтобы добрый и честный человек злым был. Понимаешь — чтобы злым было добро! Чтобы боролось оно за себя.
Игорь (щелкает пальцами, вытаскивая из Романа реплику). Ну?.. Ну?.. Щелк.
Роман. Абсурд.
Слава. Абсурд? Ты помнишь, мы тебя, честного, в комсорги выдвигали? Ты отказался: у меня, мол, характер не тот, велика, мол, честь. И я отказался — я как раз тогда в боксерскую секцию поступил. И Оля отказалась — у нее музыка во главе угла. А Сивушкин не отказался. Еще только рассуждали — а может, раз все отказываются, так и Сивушкин подойдет? — а он уже грудью вперед: если окажете доверие — готов. И оказали. Знали, что карьерист, знали, что лодырь и тупица, а выбрали. Забыли, как он вам, честным и порядочным, водянистые морали читал? А вы в ответ что? Шиш в кармане, и весь разговор.