Миша опускает глаза.
Ну?
Миша отвязывает лассо, протягивает его Анне Петровне.
Ладно, ладно, — ступай…
Миша выходит. Анна Петровна прошлась по кабинету, набрала номер телефона.
Голос Ивана Ивановича (из динамика). Слушаю.
Анна Петровна. Поздравляю вас, Иван Иванович. Любимого вашего ученика на «скорой помощи» с ножевым ранением увезли.
Голос Ивана Ивановича (не сразу). А с чем, собственно, вы поздравляете меня?
Анна Петровна. Что?.. А, да, извините, конечно. Фраза. Дурацкий оборот…
Кабинет директора исчезает в темноте.
В зрительном зале возникает музыка. Потом в звуки симфонического оркестра вплетаются звуки рояля, идущие из глубины сцены. Из темноты появляется декорация: едва улавливаемые очертания подъезда дома и над подъездом ярко освещенная изнутри комната Ольги на втором этаже. Ольгу, сидящую за роялем, мы видим через легкую занавеску на широкой балконной двери и трехстворчатом, почти во всю стену окне. Мимо дома медленно проходит Роман. Останавливается, слушает музыку, находит камешек и бросает в раскрытую балконную дверь. Ольга снимает руки с клавиатуры, но оркестр, сопровождавший рояль, продолжает звучать.
Ольга выходит на балкон, всматривается в темноту.
Ольга. Роман? Ромка, ты что?
Роман молчит.
Ольга пересекает комнату и, выходя в коридор, поворачивает выключатель у двери. Свет в комнате гаснет. Одновременно зажигается лампочка, освещающая номерной знак на доме. Ольга выходит из подъезда. Музыка смолкает.
Роман. Нашла время концерты давать.
Ольга. Дурачок. Успокаивает это меня.
Роман. Красиво… А ребят наших из больницы поперли. Ван Ваныч остался один. «Проникающее ранение грудной клетки» — это что?
Ольга. Мама утром с дежурства придет, я спрошу. Роман. Дожить надо еще до утра.
Пауза.
Ты когда-нибудь без сознания была?
Ольга. Не помню… наверно, нет.
Роман. Все равно что помереть — разницы никакой. (Помолчав.) Я, между прочим, в пятом классе по системе йогов заниматься хотел. Чтобы над телом своим и сознанием власть была. Потом испугался, что смеяться начнут. У них там упражнения — цирк! Например, полчаса на одной ноге, вроде цапли, стоять.
Пауза.
(Словно решившись что-то сказать.) Оля! (Поколебавшись, решил не говорить.) Зря Райка сегодня насчет войны понесла.
Ольга. Болтуха она.
Роман. Ясно, треп. А только глупо. Славка все это понимает не так, как мы. У него чувство юмора исчезает, когда о войне говорят. Видала, у него в комнате фотография майора висит? Он говорит, что это его отец, а это просто Славкиной матери первый муж. Он в конце войны под Варшавой погиб. Только это между нами, я в прошлом году стороной узнал. А настоящий его отец подонком оказался: бросил их, где-то на Кавказе живет. Соображаешь? Славкины переживания какие? Если бы не война — какой отец у него мог быть?.. Мистика, конечно, а только Райка у нас сперва скажет, а потом соображать начнет… Хотя, конечно, не знала она.
Ольга (помолчав). Я бы за убийство человека прямо на улице казнила, без суда.
Роман. Без суда — это линчевание. Не в Америке живем.
Ольга. Значит, закон такой жестокий должен быть, чтобы даже пьяный помнил о нем, боялся замахнуться ножом.
Роман. Злая — ты на Славку похожа. Как сиамский близнец — в духовном, конечно, смысле.
Ольга (помолчав). Не похожа я на Славку. Я даже со злости всю правду в глаза сказать не могу. Даже с мамой. Иногда чувствую, что она неправа, а промолчу. И что выходит? Она решает: раз молчу — значит, согласна, а раз согласна — значит, думаю, как она.
Роман. А, идеализм. Для взрослых несогласие твое — все равно что Бобик тявкает из-под ворот.
Ольга. Ну вот не люблю я, Ромка, не люблю, когда ты с усмешечкой говоришь.
Роман. Усмешечку уберем. Слова произносить, спорить — нехитрая вещь. А на деле все мы — ручки по швам, лишь бы неприятностей избежать.
Ольга. Все ли? Вы с Игорем стояли сегодня перед шпаной, как маменькины сынки, а Славка и здесь характер проявил.