Тельма, сидевшая справа от меня, сипло всхрапнула, уронив голову на грудь.
— Что-то мне нехорошо, — прошептала с другой стороны дочь Брука.
Развернулась к девочке, приложила ладонь к её лбу.
— Холодный. Ненормально холодный! Тебе бы лечь… — Суетливо поднялась с места, скинув с плеч старый стеганый то ли плед, то ли одеяло, обнаруженное в деревянном коробе рядом с грубо сколоченным лежаком. — Тельма, Мирте плохо!
А девушка уже заваливалась набок, потеряв опору в виде меня. Ведьма вскинулась заполошно. В четыре руки успели поймать потерявшую сознание соседку по лавке.
— Боги всемогущие, не иначе как началось! — Знахарка встревожилась, ощупывая девчонку. — Голуба, давай, давай, взяли её, понесли до лежанки!
— Подожди секунду… — Кинулась к деревянной конструкции, заменяющей кровать в старом охотничьем домике. Расстелила на голых досках единственную постельную принадлежность, которой все трое, греясь у очага, прикрывали голые спины от гулявшей за ними прохлады. Подхватили с двух сторон беспомощное тело будущей ведьмочки, крякнули — тяжелая! — понесли…
— Что началось? — запоздало спросила «тетушку», протягивая ей сухую одежду с веревки. — Инициация?
— Превращение нашей гусенички в бабочку, — кивнув, пространно ответила старушка, споро расправляясь с пуговицами на блузе и не отводя взгляда от этой самой «гусенички».
— Ух… — только и сказала я на это, впрыгивая в брюки.
Мирта лежала в своем состоянии, похожая на покойницу. Бледность с лица постепенно сползала на грудь и дальше. Будто из девчонки кровь выкачивали — неприятное и жуткое зрелище. Тельма сидела рядом, внимательно наблюдая за этим изменением в организме невольной подопечной.
— Это нормально? — Голос мой дрожал от волнения.
— У всех по-разному.
Баронесса провела ладонями по синюшным рукам девочки от плеч до запястья, будто делясь своим теплом с ней.
— Ты знаешь, что с ней дальше будет?
— Справимся, — невпопад, но уверенно сказала бабулька.
Мне стало страшно. Как это у них все происходит? Может, они впадают в безумие. А если испытывают ужасную боль? Или захлебываются истерикой… Господи, ну почему сейчас её организм вдруг решил, что настала пора? Сейчас, когда мы находимся в тесном пространстве!
Однозначно после сказанного Тельмой стоит ожидать чего-то этакого. И я не уверена, что готова спокойно наблюдать за всеми этими превращениями в настоящую ведьму, если все, о чем нафантазировала, сбудется.
— Помоги мне! Держи её за ноги! — закричала «тетушка», подскакивая и крепко хватая Мирту за плечи. — Началось!
Я буквально легла поперек неожиданно заколотившихся нижних конечностей дочери Брука, обхватив их руками. Черт, черт, черт!.. Перед глазами промелькнули кадры из «Вия», где бледную панночку трясло после первой ночи отпевания, стоило только закричать петухам. Зажмурилась, боясь увидеть тот же безумный взгляд, многообещающий оскал, не улыбку, и поднятый пальчик, грозящий нам с Тельмой близостью расправы. Девчонке бы еще веночек на голову, и образ сложился бы.
Раздался нечеловеческий вой, от которого волосы на затылке встали дыбом. Так некстати и сильно захотелось в уборную! И я себя очень хорошо понимала: от такого ужаса люди не только мочат штаны…
Перебивая гортанный мученический крик Мирты, моя ведьма запела. Громко, монотонно, проникновенно. Что-то о силе, о природе, о любви, о духах. Нескладная песнь звучала порой торжественно, а порой нежно. Страдалицу то выгибало дугой, и скрежет зубов резал слух, то отпускало, и тогда лихорадка становилась сильнее. Да так, что пятки её колотились по деревянному настилу.
Я не знаю, сколько продолжался этот кошмар, как вдруг неожиданно скрипнула входная дверь. В комнату ворвался холодный воздух, и свет от факелов метнулся к лежанке. Заскрипели доски пола в унисон топоту множества ног. Над головой затрещала горящая пакля. Чьи-то сильные руки оторвали меня от Мирты, отодвинули в сторону.
— Держись, доченька! Держись, милая! — Мое место занял мужик. От него пахло дождем и лесом. Тревогой и безграничной любовью к своему дитя.
Я стояла за его спиной, окруженная несколькими людьми. На мои плечи кто-то накинул тяжелую теплую куртку. Наверное, меня так же трясло, как девочку, — не чувствовала. Настолько увиденное выбило из колеи неокрепшее сознание гостьи из другого мира…
— Все, все… Отпусти, Брук, — усталый голос госпожи Брайт снял общее напряжение, витавшее вокруг лежака с обмякшей, но уже не такой белой как смерть перерожденной колдуньей.
С мокрым от слез лицом, растерянный и счастливый одновременно, мужчина поднял глаза на Тельму.
— Это то, о чем вы говорили?
Та кивнула. Брук перевел тревожный взгляд на Мирту и, будто опомнившись, поспешно скинул с себя плащ. Накрыв нагую дочь от взора набившихся в домик односельчан, только и сказал охрипшим голосом: «Спасибо».
— Обыскались вас, — прогудел рядом со мной чей-то бас.
Покосилась на обладателя низкого тембра. Молодой здоровенный детина в одной рубахе смотрел пристально и хмуро. Смутил невольно. Догадалась, что его куртка на мне сейчас: плечи в районе локтей и ширина такая, что меня раза три в неё завернуть можно.
— К госпожам хорошим гость пожаловал, в поместье дожидается, — голосом Тибора заметили от входа.
— Кто? — Оглянулась на нашего дворецкого.
— Сказал, хороший знакомый. Молодой и чересчур скромный. — Мы с «тетушкой» вопросительно уставились друг на друга. — Ваша птица его по темечку успела тюкнуть и обозвала проглотом. Так-то дословно: «Прячьте все, обожрет, пойдете по миру!»
Глава 5
Ах, зачем я такой уродился,
Или даром я небо копчу,
Меня девушки хорошие не любят,
А плохих я и сам не хочу.
(из к/ф «Небесный тихоход»)
— Осторожно, госпожа, не споткнитесь… Позвольте, я вам здесь помогу… — Обладатель баса и внушительных габаритов успевал раздвигать попадающиеся на пути ветки и поддерживать меня под локоток, стоило только оступиться на мокрой, заваленной лесным мусором тропе.
Буря от души повеселилась над окрестностями Бережин. Такие завалы оставила после себя, что ни пройти ни проехать! Размытый дождем путь под уклон являл собой труднопроходимую дорожку. Скользкую и кое-где изрытую глубокими шрамами — следствием стремительных водных потоков. Выстроившись длинной вереницей, люди двигались по направлению к усадьбе, спеша покинуть темный мокрый лес. Как выяснилось, Тибор, наш дворецкий, первый забил тревогу, когда ни через час, ни через два после начавшейся стихии наша девичья троица не появилась на пороге дома. Побежал в деревню, поднял людей. Брук возглавил поисковый отряд, и, вооружившись лампами и факелами, мужики рванули прочесывать графские охотничьи угодья. Нас нашли бы и раньше, если бы они не двинулись цепью в другую сторону, к сторожке лесника, ошибочно полагая, что Мирта поведет нас туда. Построенный несколько лет назад новый дом смотрителя стоял на приличном расстоянии от той развалюхи, в коей нам посчастливилось укрыться от непогоды. Отец девчонки потом долго сокрушался о своей недогадливости: сам же показал дочери старую хибару! Знал, что та во время своих вылазок за грибами-ягодами обязательно приходит в этот домик. Посмеивался над ней, когда она упрямо не желала признавать отслуживший верой и правдой дом бесполезным скоплением бревен. Выгребала мусор, то и дело наносимый ветром и животными. Сама нарубила дров… Для чего? На этот вопрос пожимала плечами: он же еще стоит, пригодится. Вот и пригодился.
— Ходер! — крикнул кто-то в голове вереницы. — Впереди завал! Не пройти!
Мой сопровождающий вскинулся, нахмурился.
— Обойти можно? — рявкнул он в ответ на всю округу так, что уши заложило.
— Кто у нас лесник? Где ты там плетешься? Иди сам глянь!
Люди остановились. Смотритель угодий поспешил вперед, ловко лавируя между мужиками, кривой шеренгой выстроившимися на тропе. Я запоздало спохватилась: его куртка!.. Так и осталась висеть на моих плечах, согревая. Оглянулась, высматривая «тетушку» средь незнакомых лиц. Встретилась глазами с Бруком. Мужчина всю дорогу нес девочку, закутанную в длинный плащ, на руках, крепко прижимая к груди свое сокровище. Мирта после «припадка» погрузилась в сон, пугающий меня своей крепостью. Да как бы сильно Морфей не околдовал человека своими чарами, тряска от ходьбы, разговоры людей рядом — причем не всегда тихие — поневоле пробудишься.