Все семь ночей, прошедших с того дня, я не могла уснуть и не отходила от сестры, понимая, что это последние часы, которые мы проводим вместе. Я была в каком-то полубреду, и кто знает, чем бы это закончилось, если бы Либан не напоила меня каким-то отваром.
Мне приснилась дорога, по которой я пришла на окраину незнакомой деревни. Там, в зарослях бурьяна, ютился ветхий домик, приоткрытая дверь которого распахнулась передо мной. Внутри было темно, пахло травами и животными, а у маленького окошка стояла женщина. Когда она повернулась ко мне, оказалось, что она очень-очень старая. Её голос - громкий и низкий - заставил меня вздрогнуть. - Твоей сестре уже не помочь, а ты ещё можешь защитить себя. - Себя? О чём вы? - Повелительный тон ведьмы немного напугал меня. - Ты не дала демону совершить привычное для него зло - он получил намного меньше сил из-за твоего вмешательства, поэтому не жди пощады. Слушай меня внимательно, Теа, слушай и запоминай...
Когда я рассказала про сон Либан, она спросила, запомнила ли я рецепт. Дрожа, я кивнула: такое не забудешь. - Тогда приступай.
Вернувшись к сестре, я застала последние минуты её жизни. Обхватив её руки, я, как могла, сдерживала слёзы. Впервые за эти долгие страшные дни Эйна улыбнулась, повернувшись ко мне, сжала мои ладони своими - и с этой улыбкой ушла в вечность. Моё сердце рухнуло вслед за ней.
Срезав зелёные пряди волос Эйны и разложив их в нити так, как было мне велено во сне, я упала на кровать рядом с её холодным телом и впервые за всё это время разрыдалась.
Позволив выплакать всю боль, накопившуюся в душе, я поняла, что совершенно опустошена. Но у меня не было времени на слабость, и, усилием воли подняв себя с кровати, я продолжила приготовления.
Подготовка погребального костра не заняла много времени: Либан заранее сказала Элбану, занимавшемуся похоронами, что мне понадобится. Рано утром, пока он готовил прощальное ложе, я расставила рядом с собой ветки с разложенными на них нитями из прядей волос Эйны. У меня мало времени и нет права ошибиться.
Я сама вынесла сестру из дома - таким хрупким и невесомым стало её тело, превратившееся за ночь в стебель мяты.
Я подожгла, как было сказано, костёр со стороны её ног и, убедившись, что огонь зашёлся, села к своему странному ткацкому станку.
Первые узлы получились слабыми и едва не расплелись обратно, повергнув меня в отчаяние. Нет, нельзя сдаваться. Сосредоточив все усилия, не обращая внимания на боль в пальцах, я затягивала нити крепче и крепче. Вскоре полотно из небольших узлов полностью захватило меня.
Я успела: последние узлы были завязаны тогда, когда пламя стало приближаться к лицу Эйны. Положив узкую зелёно-рыжую полоску на её губы, я стала ждать. Солнце уже уходило на ночной отдых, но жар костра защищал меня от прохлады.
Когда пламя коснулось моего оберега, у меня перехватило дыхание. В то мгновение я подумала, что всё потеряно, но огонь, лизнув узлы, не тронул их.
К моменту появления луны, моя любимая, моя единственная Эйна пеплом ушла в мир предков. В золе лежало полотно, уменьшившееся в несколько раз и почерневшее по краям - но совершенно целое. Я осторожно взяла его в руки - на них не осталось следа от копоти. В доме, при свете свечей, я зашила полотно на правой руке. Дотрагивалась до браслета, вспоминала, как расчёсывала сестре волосы - длинные, мягкие, похожие на живой огонь... Чем дольше я касалась браслета, тем сильнее воспоминания об Эйне захлёстывали меня, и я не заметила, как они переплелись со сном.
*** К зиме я перебралась в крошечную комнату, в которой не было бы так холодно одной, но моих сил всё равно не хватало, чтобы собрать необходимое количество хвороста.
Вскоре после зимнего солнцестояния я отправилась в лес, надеясь найти поблизости поваленные недавним бураном деревья, с которых я могла бы наломать веток: рубить мне их было нечем, да и силы бы не хватило. Мне повезло, и добытый хворост я связала в охапки.
Дотащившись до дома, я, несмотря на усталость и застилавший глаза пот, почувствовала: что-то не так. Но холод, пробравшийся под одежду, был настолько невыносим, что ничто не могло в тот момент остановить меня на пути к печному огню. Выйдя на крыльцо за последней вязанкой хвороста, я остолбенела: снег явственно отдавал зелёным светом, а в воздухе стоял запах мяты.
В тот же миг на меня налетел порыв ветра, в потоке которого я увидела фигуру мужчины. Его можно было бы назвать красивым, если бы не злость, наложившая уродливый отпечаток на всю его внешность. Я было попятилась, но до дверей было бесконечных четыре шага, и шанса не было. Да и помогло бы это?