Пухлое лицо Палыча осунулось, на лбу залегли морщины. Он сидел на кухне, тупо уставившись в одну точку. Я поставил перед ним тарелку горячего куриного супа. Такого самого злополучного супа. Не выливать же его? Но Палыч резко отодвинул тарелку, так что на столе растеклась жирная лужица.
— Видеть это не могу. Накатывает сразу.
Он достал из холодильника бутылку водки и налил целый стакан.
— Как это произошло? — глухо вопрошал он стену, — Жалко парня… Глупая смерть. Чертов суп! И ведь стоял на маленьком огне, чуть кипел. Как газ залило?!
Я доел суп Палыча, потом убрал бутылку обратно в холодильник.
— Ты это… не налегай. Оклемайся сначала.
— Эх! — горько выдохнул Палыч, махнув рукой. — А ему ведь на учебу все племя деньги собирало, хотели, чтоб свой врач был…
Он встал и пошел, пошатываясь в комнату, сутулый и жалкий, словно постаревший лет на двадцать. Некоторое время постоял у дивана, видимо снова и снова прокручивая события того вечера. И вдруг нагнулся и поднял с пола деревянный оберег Чимолы.
- Не помог тебе твой Эшу, — горестно произнес Палыч.
Меня почему-то замутило от вида этого злобного идола.
— Да выкинь ты его! — раздраженно выкрикнул я.
Но Палыч задумчиво рассматривая, положил оберег в ящик прикроватной тумбы.
— Память будет.
Я надеялся, что после бессонной ночи буду спать как убитый. Но стоило мне закрыть глаза, и начинало казаться, нечто жуткое появляется в комнате. Я открывал глаза и в темноте комнаты видел сгустки черного дыма, клубившегося над спящим Палычем.
Становилось так страшно, что я включал торшер у кровати, дым мгновенно таял.
Детский сад какой-то! Взрослый дядька боится спать без света. Ругая себя почем зря, я все же оставил лампу включенной.
Какое-то время я, наверное, проспал спокойно, но вдруг снова проснулся, и увидел Палыча, стоявшего прямо у моей кровати. Он пристально смотрел на меня, лицо его было искажено сумасшедшей злобой, взгляд лишен всего человеческого.
Я услышал свой вопль. Я и не думал, что могу так вопить.
— Ты чего, чувак? Приснилось чего? — участливо спросил сонный Палыч, он так и стоял у моей кровати, но теперь выглядел вполне обычно.
— Ага, приснилось. А ты чего шляешься?
— Отлить захотел, — пробормотал он, с опаской глядя на меня.
Остаток ночи я промучился кошмарами, и был рад, когда зазвонил будильник.
Палыч после учебы уходил на дежурство. Я не хотел оставаться в квартире один и поехал к Маринке. Благо родители ее теперь часто сваливали на дачу — торопились достроить что-то до летнего заезда.
Маринка была последним человеком, которому мне хотелось изливать душу. Для нее я создал брутальный, немного холодный и сверхинтеллектуальный образ, потому как таким женщинам только покажи слабое место, они сразу начнут ковырять его и шпилить. Но на сердце было так хреново, что я выложил ей эту историю про кошмары и черный дым.
— А знаешь, — сказала она, сворачиваясь по-кошачьи у меня на коленях, — может, в вашей квартире еще ходит душа этого… как там его звали?
— Чимола.
— Ну да, Чимолы. Вот у меня, когда умерла бабушка, тоже что-то странное творилось: светильники прикроватные сами включались, хотя они пультом включаются, а к пульту никто не прикасался. И телевизор в два ночи начинал работать. Папа сказал, что это у соседей какие-то волны с нашими волнами пересекаются, что-то в этом роде из области физике. Но я уверена, что никакие это не волны, а бабушка с нами так прощалась.
Я даже удивился, что Маринка оказалась такой человечной, открылась для меня с другой стороны. И мы вроде как были в этот вечер маленькой семьей: я, Маринка и Дрищ (это я так собаку прозвал, а Маринка звала ее манерно — Алехандро).
А когда мы лежали вдвоем в ванне, Маринку вдруг осенило:
— Он же из Африки приехал, негр ваш?
— Ну да.
— Может, у них там магия всякая, вуду или что там еще?
— Не верю я в магию и в мистику, — сказал я, надевая колпачок из пены на торчащий из воды Маринкин сосок.
Наследующий день снова была учеба. Придумал же какой-то идиот учиться по субботам! К Маринке я не поехал, она с утра слишком нервная была. Дичь какую-то несла. Посидел в библиотеке, вернулся домой, пошел гулять с собакой. А когда мы с Дрищом пришли, Палыч уже тоже был дома и благополучно дрых.
Я почувствовал разочарование: хотелось потрепаться с ним, потому что на душе все равно было какое-то дерьмо, и когда я варился в собственном соку, этого дерьма становилось еще больше.