Далее: ПРЕДШЕСТВИЕ
Петров
(ступая по тёмной слякоти, натыкаясь на что попало):
Как свету многоон теплом богат.Под нашими ступнями общая дорога.
Пинега:
Нас в жизни ожидает тысяча карат…Ты верно послан сновидениемПод воробьёв столичных пенье.
По шаткой лестнице, в пылиони взобрались как моглидворовый аромат вдыхая.Кухарки с плошками метлой махалираспространяя пот.Петрова взгляд Пинегу жмёт:виденье перед ним летает.Пренебрегая темнотойс отцовским зонтиком под мышкойспускался ангел молодойдремать в Таврическом садунад хиругрическою книжкой.
Движеньем тих, повадкой прост,его был невысоким рост,а выражение лица напоминало мертвеца.
Пинега:
Приятный вид, хотя и без усов(Пинега прячет в башмачок улыбку)но тела моего засовне отворить с его фигурой зыбкой.
Ангел путешественник:
Ну, город, ну, столица,украли наш дверной засов.тут ходят подозрительные лица,напоминая грязных сов.
Пинега:
Гляди, он воспитаньем не богат,так мужики с баклашками рычат.
Петров:
Он просто банщик волосатыйнабивший череп ватойрассудок взгромоздивший на полок —всем утвердительный урок!..
Обидных выражений будто не заметя, забросив котелок в уголок, крылатый помычал, побренчал и отвечал.
Ангел путешественник:
Вам неустройства здешние ругая,скажу: в лесах Булонских жизнь другая.Без мелких краж – никчёмного позора,без драк мастеровых на пасмурном углу,но с тихой стойкостью девичьих взоров,теорий покоривших мглуупрямого Фурье и Сен-Симона.Теперь по-летнему горячие лучиещё ложатся вкосьна вежливых бульваров молодую осень,ещё торговец баклажанами кричитупругие слова…А свежестью душистою полейещё влекут газонов точные просторы.Пусть сердцу русскому милей,когда мороз порхает у дверей.Тот снежный час настигнет скоров пыли проспектов звонкие кофейни,больных фиакров окруженьес густым абсентом на устах,Курбе брадатых под зонтами,чьи мысли на холстах ютятся,земную сложность отражая вкратценеукротимыми кистями.Ура! зиме, родной печали,которую бездомным черти накачали.Пять лет в Париже я прожил,Ночами с Мистингет дружил,ветвистый Пикассо изображал меня неоднократнорисунком точным и приятнымпронзительной своей рукой,чтоб прелесть моего лицав его кубических твореньяхправдивою пылала красотой.
Пинега:
В крови гаренье,и желтизна в глазах,дрожит мой шаг над каменной ступенью.
Ангел путешественник:
Скажу вам так:В домах парижских нет блаженства,но здесь, в четвёртом этаже,туда пора уже,постигнете вы совершенство,простую млаго, благо, влаго дать…
Сказал, откланялсяи ночи нарушая гладьв маршах растворился лестниц.Так в петербургских тучах неизменныхневерный исчезает месяц —частями и попеременно…
Далее: ПРИХОД ТУДА
Петров
(на ходу обнимая Пинегу):
Воображаю, ах,вид ангела размятого в кубах.О, декаденские произведенья!В них бочка дёгтя заключает ложечку варенья…
И смеялся он притом, непобритыми щеками, перевёрнутым лицом. Длань прижав к её груди. За ступенькою ступеньку оставляя позади.
Прихожая была невелика,в тенях, блуждающих по стенкам,
Бадья стояла с дождевой водой,немного крыша протекала беспрерывною струёй.
Они вошли сюда несмелые,став с расстройства белыми.Плечо к плечу устав прижали,среди прихожей робко встав.Под низким облак дуновеньемуста его негромкие шептали.
Петров:
С твоей руки прикосновенья (нюхает)мы заступаем в мокрое лафе-кафе.
Входит лысый господин с неуклюжей переносицей.
Вошедший:
Сегодня не было моленья,и я немного подшофе.
Пинега: