В это время в дверь поскреблись.
Катя сделала мне знак «тихо!», и осторожно подошла к двери, посмотрела в глазок. Оказывается, здесь был глазок для наблюдения! Вот почему Катя так быстро меня впустила.
Сейчас она дала мне знак, чтобы я схватил входящего.
Катя открыла дверь, и я втащил в комнату молодого парня, почти ровесника нам. В руках у него действительно была корзинка с торчащим горлышком.
Парень до того удивился, увидев нас, что первое время не мог сказать ни слова. Я отобрал у него корзинку, поставил на стол, который стоял недалеко.
- Ты кто? – спросил он меня.
- Вопросы здесь задаю я! – ответил я, как герой боевика.
- Тоник, тащи его сюда, пристёгивай, - распорядилась Катя. Молодой человек, или как там его, Окунь, вздумал сопротивляться, но получив удар в живот, задохнулся, и дал себя заковать.
Катя стянула с него штаны. Мне стало до ужаса противно.
- Если тебе неприятно, подвинь ширму, вон стоит. Кстати, из-за неё вышел этот чёрный. И запри дверь, через которую вошёл этот несчастный.
Я заложил брусом дверь, подвинул поближе к кровати довольно большую ширму, полностью скрыв из моих глаз кровать, но, к сожалению, не скрыв звуки, которые начали оттуда раздаваться.
Я отвернулся, и тут же про всё забыл. Передо мной была пыточная. Возле стены был прокопан жёлоб для стока крови, которая и запеклась здесь, в стену были вбиты крючья, висели с потолка цепи.
Пройдя к мерцающему головёшками камину, я пригляделся, что было там. Не поверив своим глазам, взял кочерёжку и подвинул круглый предмет поближе. Круглый предмет оказался детским черепом. Не совсем детским, лет десяти. Почему я определил? Несколько часов назад у меня на коленях сидел обладатель такого небольшого черепа. Ещё здесь находились не сгоревшие косточки, от рёбер, и берцовая кость. Мне стало дурно.
- Катя, не убивай своего… клиента! – громко сказал я.
- Почему? – удивилась Катя.
- Когда закончишь свои дела, подходи сюда.
- Я уже, - нисколько не смущаясь, ответила Катя. Через некоторое время она приблизилась ко мне.
- Что это, Тоник?!
- Это? Это сатанинская чёрная месса. А точнее, замаскированное под мессу издевательство над детьми. Смотри, пыточная, рассчитанная, самое большее, на подростков нашего возраста, маленький череп. Похоже, Катя ты убила того изувера, который мучил и убивал детей в лесу. Здесь слишком опасно часто воровать детей, вот он и охотился подальше отсюда.
- А этот? – кивнула Катя в сторону кровати.
- Скорее всего, помощник, а может, и сообщник. Давай его прикуём на эту цепь, и допросим.
Без сожаления вырубив пленника, чтобы не сопротивлялся, я притащил его в пыточную, приковал к цепям, подтянул повыше, чтобы ноги не касались пола.
Катя в это время оделась, с любопытством наблюдая за моими действиями. А на душе у меня было пусто и холодно. Видя, что пленник не открывает глаз, я разогрел кочергу и приложил её к причинному месту. Пленник сразу ожил, взвыв и задёргавшись. Судя по этим звукам, я понял, почему это здание было пустым. Чтобы никто не слышал крики и мольбы маленьких жертв насилия и издевательств.
- Говори, тварь, что вы здесь делали с детьми? – спросил я.
- А вы меня отпустите? – с надеждой спросил парень. Совсем молодой, на лице даже не пробился пушок, разве что внизу живота.
- Отпустим. На тот свет. Не будешь запираться, убьём легко.
Видно было, что нашему пленнику было очень больно от ожога, и страшно.
- Хочешь, ещё что-нибудь прижгу? – ласково спросил я. Катя молчала, наблюдая за мной.
Тогда слова признания полились, как из рога изобилия. Да, Окунь приводил сюда обманом девочек и мальчиков. Сначала впихивал их в эту комнату, и уходил, потому что инквизитор не любил, чтобы за ним наблюдали, когда он насилует мальчиков. Потом приходил Окунь, довершал начатое. Девочек инквизитор оставлял парню. Затем они мучили детей, пробуя всякие пытки, прижигая огнём, вырывая раскалёнными щипцами рёбра, выжигая глаза…
Да, в дальних деревнях они воровали детей, насиловали их, вырезали дьявольские знаки, и вешали живьём замерзать зимой, и сжигая заживо летом…
Окунь замолчал, потому что Катя воткнула ему в сердце стилет, найденный здесь, на теле «Томаззо».
- Зачем ты его убила? – спросил я, готовый применить пытки.
- Ты обещал подарить ему лёгкую смерть, - бесцветным голосом отозвалась моя супруга, - И, Тоник, я не хочу, чтобы ты уподобился им. Они, конечно, заслужили жуткую смерть, но, вдруг тебе понравится?!
- Мне? Понравится?!
- Тоник, поверь мне, всё может быть. Знаешь, с каким наслаждением я свернула шею Милославу? Вот и, глядя на твоё лицо, испугалась за тебя!
- Кать, - спросил я, уже собираясь уходить из этого жуткого места, - почему тебя тянет к подонкам? Ведь все, которых ты… это, гм, они же все были мерзостью. Послушай: первый наш знакомый, Стас, любит издеваться над теми, кто слабее его, потом Уран, Милослав, теперь вот, Окунь!
- Тоник, откуда я знаю?! Все они оказались одарёнными, у них всех сильный ген Первых людей. Пойдём отсюда скорее, мне надо на воздух, а то начинает мутить.
- Мутить? – переспросил я, - давно тебя мутит?
- Нет, недавно, - удивилась Катя.
Так, подумал я, спокойнее, меня самого мутит от этого места.
Мы нашли потайной ход, который был недалеко от камина, прошли пустынными дворами и переулками, и вышли на оживлённую площадь.
Равнодушно посмотрев на праздник, отправились домой. Смотреть на веселье, когда перед глазами стояла картина камина, превращённого в крематорий, да и подвешенного к крюку мерзавца, никак не хотелось, да и не прибавляло аппетита.
Мы добрались до своего дома, пошли в баню. Пока я избавлялся от скафандра и упаковывал его, Катя уже начала париться. Баню теперь топили ежедневно, здесь мылись семья купца, которая недавно вернулась из гостей. Они, оказывается, гостили у мамы Любавы, которая соскучилась по внукам. Мы теперь мылись по ночам, никому не мешая.
- Тоник, ты как? Тебя не мутит? – заботливо спросила Катя.
- Когда вспомнится, нехорошо становится, - отозвался я.
- А вот мне, от вида твоего дружка становится плохо.
- Кать, тебе не кажется, что ты беременна? – вдруг предположил я.
- Беременна? Как это? – удивилась девушка.
- Ну как, мы ведь давно вместе, и забыли про всё.
- Нет, не может быть, это мы просто насмотрелись на такие вещи в последние дни, что поневоле замутит. Впрочем, доберёмся до Станции, разберёмся.
- Да, Катенька.
- Ты не хочешь ко мне?
- Ты права, Кать, мы насмотрелись всякого, и устали. У меня во рту гадко, и этот трупный запах...
- Может, заедим чем?
- Что ты? Противно, пошли, лучше, ляжем.
Добравшись до постели, мы впервые не стали ничего делать, обнялись, нацеловались, и уснули.
Мы так разоспались, что нас утром еле разбудили. Нас приглашали на завтрак.
С трудом приведя себя в порядок, и отчаянно зевая, мы пришли под светлые очи хозяев.
- Вы так выглядите, будто всю ночь не спали! – удивился Любомир.
- Кончай, отец, не смущай молодёжь.
Мы сделали вид, что всё так и было, всю ночь мы миловались, чтобы ни у кого не было даже тени подозрения на наше участие в ночных событиях.
- А где дети? – вспомнил я.
- Спят ещё, - махнул рукой Любомир, - пусть отсыпаются, пока детство не кончилось.
- Нам надо возвращаться, все дела сделаны, на праздник насмотрелись, думаем, вперёд войска двинуться, два дня, и мы на месте.
- Да, согласен с вами, ребята, - вздохнул Любомир, - хотя я с удовольствием оставил бы вас у себя, хоть навсегда, правда, любимая?
- Да, любимый, наши дети очень к ним привязались, они будут очень огорчены, если наши гости так быстро уедут.