Здесь тоже была зима, грязный закопчённый снег, грязный дым горящих изб, уходящий в низкое лиловое небо.
Пока я, оторопело осматривался, Катя уже откинула свой шлем, и рассматривала беженцев.
Я последовал примеру Кати, тоже раскрыл шлем.
- Тоник, это они! – сказала Катя, указывая на мальчика и девочку, сидящих возле остатков забора, и делая вид, что кушают. Потому что у них на платочке лежал маленький кусочек чёрного хлеба, они отщипывали от него крошки, клали в рот, и запивали водой из фляги.
Мальчику было лет двенадцать, девочке, около десяти
- Что значит «они»? – не понял я.
- Тоник, мы можем взять их с собой?
- Если проход пустит, сможем. Катя, они же без скафандров, смогут они выжить?
- А здесь? Ты видишь, они на последней стадии истощения?
- Давай их накормим. Только немного, а то убьём.
Катя сняла свой рюкзак, раскрыла, покопалась там, вынула кусок хлеба, подошла к детям, положила его им на платочек:
- Вот, ешьте!
Дети неверяще смотрели на кусочек хлеба, но не прикасались к нему
- Ешьте! – вставая перед ними на колени, попросила Катя.
- А ты? – еле слышно спросил мальчик, подняв огромные синие глаза на Катю. Я понял, это был не человек, представитель какой-то другой расы, но удивительно красивой. Просто под слоем грязи я не сразу увидел.
- Я сыта, у меня ещё есть. Вот! – она отломила ещё кусок, и показала детям. Тогда они начали осторожно отламывать кусочки мягкого хлеба, и принялись медленно жевать, боясь пропустить миг наслаждения, когда рот набирается пропитанной слюной вкусной мякотью.
Я достал термос со сладким чаем, налил в колпачок, подал сначала девочке, потом мальчику.
- Вы добрые волшебники? – спросила девочка, у которой глаза казались ещё больше, чем у брата, из-за её сильной худобы.
- Да, мы добрые волшебники, - согласилась Катя, - пойдёте с нами?
- Пойдём, а куда?
- Надо пройти сквозь огонь. Не испугаетесь?
- Нам уже ничего не страшно, - покачала головой девочка, - после того, как убили наших папу и маму.
Мальчик, молча, кивнул. Я подумал, что они доверились нам, потому что мы тоже не взрослые, а может, и правда, готовы были остаться здесь, и замёрзнуть насмерть, когда прогорит изба. Приглядевшись, я понял, что это была не изба, когда-то был чей-то особняк, немаленькая такая вилла. Это верхние этажи уже сгорели, поэтому выглядела, как изба.
Я пригляделся к протуберанцу, и понял, что он ведёт туда, где стоит наш вездеход.
Получив согласие детей, мы завернули их головы в свои куртки, и нырнули в огонь. Несколько секунд, и мы вышли в зал с «Мальчиком». Дверь за моей спиной закрылась. Что теперь за ней?
Мне некогда было думать об этом: у меня на руках лежал мальчик без признаков жизни.
Быстро подбежали к вездеходу, прошли шлюз, где нас окатило дезинфицирующей жидкостью и высушило. Я с испугом, почти с остановившимся дыханием, думал, не повредит ли это нашим гостям, но отменить процедуру входа никто не мог.
Внутри вездехода мы преобразовали кресла в два маленьких дивана, положили на них свою ношу, прислушались: дети дышали! Мы сразу вкололи им несколько инъекций, по инструкции, в которой предписывалось дать пострадавшим средство, усиливающее регенерацию организма, противоаллергическое, витамины и антибиотики. Это я понял, в остальных лекарствах я совершенно не разбирался, просто следовал инструкции.
Оставив ребят дремать, я запустил «Мальчика» в режим автопилота, для возвращения на Станцию.
Когда прибыли в ангар, пришлось обойти станцию, шлюз, потом пройти в раздевалку.
Вылезши из скафандра, я мысленно поблагодарил его, подумав, что без своей второй кожи был бы убит несколько раз. К моему удивлению скафандр отозвался, мягко прильнув ко мне.
Катя раздевалась рядом, увидев такие ласки, только хмыкнула.
Осторожно повесив свой скафандр в шкафчик, зашёл в душевую кабинку, отмываться.
В кают-компании мы встретились с Катей, и, не сговариваясь, побежали в ангар.
Потихоньку, чтобы не разбудить крепко спящих детей, мы вынесли их из вездехода, и прошли по другому переходу, который, оказывается, вёл в изолятор. Здесь были отделения для мальчиков и девочек.
Я вошёл в своё отделение, и увидел тот самый изолятор, откуда начались мои приключения.
Нашёл стол, на котором пришёл в себя, положил мальчика, и раздел его.
Полусгнившие тряпки, распространяющие непередаваемый аромат, бросил в утилизатор, на котором стоял такой же значок, как на кухне. Мельком подумал, что в него бросают отрезанные конечности, или внутренности.
Мальчик был невообразимо грязен. Я подумал, разделся, чтобы сразу залезть в ванную, взял его на руки и отправился купаться.
Ещё в пути подал сигнал, ванна начала набираться водой, равной температуре тела. Я взял в руки мочалку, и стал оттирать тощее тельце от грязи. По мере оттирания мне показалось, что оттираю золотой слиток от налёта, настолько чудесным оказался ребёнок. Ничего не понимая, отмыл его получше, внимательно разглядел. Все части тела, если смотреть на них отдельно, выглядели, как у любого ребёнка, но, стоило бросить взгляд на всего мальчика, перед глазами появлялся необыкновенное, просто неописуемой красоты существо. Это похоже на паззл. Каждый кусочек выглядит обычно и непривлекательно, а когда всё сложишь, получается замечательная картина.
Причём черты лица и тела у этого мальчика типично человеческие. Только глаза были огромные, как… как у Кати!!
Но и Катя проигрывала этому мальчику в нежности линий лица.
Мальчик был невероятно худ, я, когда впервые увидел себя в зеркале, и то был не таким тощим.
Видно было, что они с сестрой уже давно голодают.
Вымыв мальчика, и вымывшись сам, я вытер нас обоих полотенцем, потом отнёс его в ту самую капсулу, куда когда-то положила меня Вася.
Я даже почувствовал лёгкую ностальгию. И что я тогда бесился? Хорошо ведь здесь было.
Задав программу общего оздоровления и диагностики, я ещё раз полюбовался своим гостем, оделся и вышел в кают- компанию, переходя на бег, предчувствуя ласковую встречу с Катей.
Я выбежал с широкой улыбкой, и наткнулся на задумчивый взгляд своей подружки.
- Катя?!
- Тоник, ты не голоден? Давай, сначала пройдём в Родовую камеру.
- Может, сначала…
- Прости, Тоник, мне уже пора. Мы вовремя вернулись. Я здесь тебя жду, любимый мой, чтобы пойти вместе. Пошли?
- Кать, может, мне не стоит?
- Тоник, мне потом придётся немного воздержаться. Кажется, я действительно беременна.
- Ну и что? Помнишь, ты что-то обещала?
- Мы не получили ещё вольную. Тон, а ты уверен?.. – не договорила Катя, со странной улыбкой глядя на меня.
- В чём я должен быть уверен? – спросил я, и осёкся, побледнев. Я даже закусил губу, чтобы не расплакаться, и отвернулся.
Катя быстро подошла ко мне, крепко обняла:
- Тоник, ну извини за глупую шутку, ну, что ты?! – Катя пыталась меня поцеловать, а я всё отворачивался. Зачем она так? Я только выкинул из головы весь ужас ревности и страданий, через который мне пришлось пройти, и вот… - Тоничек, я просчитала всё по минутам! Это твой, твой ребёнок! Только нам ещё рано, понимаешь, рано! Мы его тоже оставим в этой Родовой камере, пусть спокойно развивается, пока мы рискуем своей жизнью, а, Тоник?!
Я повернулся, и пошёл в своё отделение Родовой камеры. Раздевшись, хмуро посмотрел на пиктограмму, изображающую возбуждённого мальчика, и забрался в капсулу, только сейчас поняв, как устал.
Выйдя из Родовой камеры, я прошёл в кают-компанию, проголодавшись. Катя там уже ждала меня.
- Пошли, сначала посмотрим, как наши гости, потом вместе поедим, - предложила она, - возьми какую-нибудь одежду для мальчика.
Несмотря на урчание в животе, я отправился в свою каюту, нашёл свежее бельё, шортики, и прошёл в изолятор. Мальчик ещё спал. Я подумал, нашёл комнату, откуда вела свои наблюдения Вася, посмотрел показания. Затем прочитал рекомендации.