— Про папу я не говорил! — быстро соображаю я, — Ты сама!
— Жри, давай, не заставляй меня тебя наказывать! — я замолкаю и торопливо ем, пока не отняли.
— Вася, — жалобно говорю я, — научи меня пользоваться туалетом…
Васька с недоверием смотрит на меня, берёт за руку и ведёт в ванную комнату.
Всё оказывается очень просто. Обыкновенные пиктограммы, обыкновенный виртуальный пульт, обыкновенное биде для мужчин. Так же и душ. Всё просто и функционально. Всё изучив, удивился, почему у нас не додумались до такого.
Думаете, я благодарен Ваське? Я её боюсь. Как-то радость обретения молодости поблекла.
— Вася, — подлизываюсь я, — я правда, всё забыл. Помоги вспомнить…
Я презирал себя. Всегда считал себя выше и умнее девчонок, а тут чуть ли не в ногах валяюсь.
Не люблю девчонок. Особенно с садистскими замашками. Вот вырасту!..
— Я ещё не поняла, ты свой, или чужой, — отвечает Вася, — немного погожу учить тебя. А то узнаешь всё о нас, притворишься своим, потом съешь всех.
Я поперхнулся собственной слюной.
— Ты что? Начиталась всякой дряни? Ты же видишь, что я ем?!
— Ты только что говорил, что ешь всё! — с садистской улыбочкой отвечает девушка, — Может девичьего мясца отведать пожелаешь.
— Не девичьего мясца, а комиссарского тела… Ой, больно!! Вась прости, не буду больше, да и где они, девчонки эти?!
— Ага! Сознался! — выворачивая мне ухо, ликует Вася, — До них тебе не добраться, мы в изоляторе, и переход разобран!
— А там что, вакуум? — кривясь от боли, спросил я. Васька даже ухо моё отпустила.
— Правда! Тонька, ты же можешь дышать местным воздухом! Я тебя буду на ночь наручниками пристёгивать!
— Какими ещё наручниками? — вскочил я, держась за опухшее ухо, — Ты садистка!
Васька бросается на меня, я от неё. Долго не бегал, поскользнувшись на полу, проехал, на заднице, до ванны, и влип в неё. Пока вылезал, был пойман преследовательницей. Она взяла меня под мышку, чувствительно шлёпнула по заду и понесла куда-то. Я притворился мёртвым.
Принесла опять в бокс, пристегнула руку. Оказывается, здесь были штатные крепления для рук и ног, наверно, для самых буйных.
— Вась, я в туалет захочу…
— Меня позовёшь.
— Ты опять меня побьёшь.
— Если разбудишь, не знаю, что с тобой сделаю! — я обиженно засопел.
— И не сопи тут! У меня двенадцать девочек на станции. Ты же мальчиками побрезгуешь?
— Конечно побрезгую, что я, голубой, что ли?!
— Вот видишь! Не зря я тебя зафиксировала!
— Ну, погоди, коза! Когда-нибудь я тебя зафиксирую! — прошипел я сквозь зубы.
— Что ты сказал? — оскалилась Васька.
— Пожелал спокойной ночи, — ответил я.
— Смотри у меня. Думаю, напрасно я с тобой время теряю. Надо замораживать.
— Не надо меня замораживать, я тебе ещё тёплый пригожусь.
— Посмотрим, — Василиса, с гордо поднятой головой, удалилась вместе с тележкой.
Зачем она со мной так? — ломал я голову. Никаких дельных мыслей не приходило. Хоть бы какие осколки памяти остались от этого Тоника! Что-то совсем ничего нет, кроме инстинктов: поспать, поесть, попить, в туалет сходить. А вот что представлял из себя хозяин этого тела, не имею представления, ещё, к тому же, наставница что-то мутит. Ничего не говорит, где мы, почему меня держат в изоляторе, что за станция? Почему там девочки и мальчики, которых я могу съесть?
На ум пришли фильмы «Нечто» и «Чужой». Что, Васька ждёт, когда из меня вылупится Чужой?
Вполне вероятно, наверно ждёт, когда пройдёт инкубационный период…
А почему она сама не боится? Может быть, наоборот, боится, что тоже заражена? Ведь она близко общалась со мной, когда я «воскресал»! Тогда всё сходится! Даже то, почему издевается надо мной.
Хочет вывести меня из себя! Чтобы я показал своё мерзкое лицо. Я улыбнулся: жаль, что у меня нет этого лица! С удовольствием бы рыкнул! Вспомнил детскую мордашку в зеркале, и скривился: таким «зверским» ликом и старушку не напугаешь, только развеселишь.
Поворочался. Как неудобно! Без простыни ещё туда-сюда, но с пристёгнутой рукой! Лежать можно только на спине и на правом боку. Попробовал вытянуть кисть из захвата. Проще перегрызть руку.
Эта змеюка, небось, смотрит, как я мучаюсь, думает, сейчас рука у меня обратится в щупальце, я освобожусь, устрою за дверью засаду…
Я вперил взгляд в руку, представив, как она превращается в щупальце, смотрел, смотрел, и расхохотался.
А ведь вещи подчиняются мысли, подумал я. Наручник заставить растаять или расстегнуться?
Аж вспотел! Нет, здесь всё простое, не до удобств, это лечебная капсула. Если больной начнёт в ней фантазировать, мало не покажется никому! Особенно больному.