Прежде чем парня убили, Дуарте объяснил, что дисциплина для всех имеет решающее значение. Что их — лишь горстка в одной-единственной системе, и никакие иммигранты не придут, чтобы влить свежей крови. На тот момент это казалось странным аргументом. Если людей так мало и они так драгоценны, убивать одного из них — явное расточительство.
Позже Бирьяр понял, что именно ценность жертвы придавала ей столь глубокий смысл. Солдат умер быстро, и пусть его смерть не отменила преступления, она показала всему составу гражданской научной экспедиции, что Дуарте и его сторонники высоко ценят их жизни и жизни их детей. Останься водитель в живых, объединить две группы в один народ стало бы очень трудно, если не невозможно.
Вторым разом стала казнь молодой работницы со столичной стройки, чьими стараниями в фундамент одного из зданий залили бетонную смесь с неверными пропорциями. Никто не погиб, но если бы здание построили и конструкция сложилась, ошибка могла унести сотни жизней. Дуарте провел церемонию — опять обязательную для всех — чтобы каждый осознал серьезность проблемы и то горе, с которым девушку отправляли в Загон. Бирьяр не видел ее смерть, но до сих пор помнил заплаканное лицо, с которым она просила прощения у общества.
Лакония всегда относилась к тем немногим, что оставались чисты в сравнении с развращенным большинством. Лаконианцы взяли свое имя у воинов Спарты, и в их коллективе царил тот же суровый уклад, что одновременно ковал железную дисциплину и демонстрировал всем искренность и прямоту убеждений.
Тяжело, но необходимо.
И теперь лаконианцы стояли навытяжку во дворе, являя собой саму империю и ее бескомпромиссную решимость. Бирьяр занял почетное место во главе собрания.
— Я прошу прощения, — сказал подсудимый, — за тот позор, что я навлек на моих товарищей. И за зло, что причинил своему командиру и Высокому Консулу.
Солнце резало Бирьяру глаза, рубашка прилипла к взмокшей спине. Пистолет казался очень тяжелым, а кобура похлопывала по бедру, как будто кто-то настойчиво требовал внимания губернатора. Местных собралось неожиданно много. Кого-то прислали из здешней службы новостей, но большинство, как какие-то туристы, пришло поглазеть на жестокое зрелище, словно на спортивный матч.
Подсудимый, лейтенант службы логистики и обеспечения, отдал местным уголовникам фармацевтический принтер и две коробки медицинских компонентов для подпольного производства дури. Местную покупательницу посадили в тюрьму Оберона, и ей грозило два года заключения, если дойдет до суда. Здесь правосудие, похоже, не торопилось. Участник сделки с лаконианской стороны умрет еще до обеда.
Подсудимый поник. Охранник провел его по ступенькам на небольшой помост. Поставил на колени. Нос Бирьяра уже почти не чувствовал канализационной вони Оберона, но тут ветерок принес особенно мощный заряд. Будто высказался. Сама по себе традиция предполагала, что приказ мог отдать любой старший по званию, но Бирьяр понимал, что для придания действию символичного смысла это должен сделать он. Командир подсудимого, женщина, которую Бирьяр знал, хоть и не близко, почти десять лет, стояла на помосте с пистолетом наизготовку.
Под сухой стук барабана Бирьяр шагнул вперед, встретился с ней взглядом и кивнул. Он ожидал увидеть в ее глазах слезы, но увидел только пустоту. Через миг женщина кивнула в ответ, повернулась и выстрелила подсудимому в затылок. Звук показался странно плоским. Барабан смолк, медик пошел констатировать смерть.
И все. Бирьяр повернулся к камерам местных новостей, старательно подставляя свой более выгодный профиль. Толпа казалась шокированной. Хорошо. Казенная жестокость и должна шокировать. Лаконианцы поступили так, чтобы доказать свою позицию, и будет очень жаль, если жертва не приведет к должному эффекту. Бирьяр подождал, пока не убедился, что в новостях будет смотреться как надо, и повернулся к лаконианцам. Хотелось уйти в офис, смешать холодный джин-тоник и сидеть с закрытыми глазами, пока не утихнет головная боль.
Большинство тех, кто носил лаконианский синий, пришло с «Нотуса», но Суйет Клингер, местный представитель в Ассоциации Миров, вместе со своими людьми тоже выбрала одежду, перекликающуюся с униформой лаконианцев. Почти того же оттенка синего и очень похожего кроя. Не совсем лаконианская форма, но что-то в том же духе. Суйет встретила Бирьяра печальным взглядом.
— Сочувствую, сэр, — сказала она. — Уверена, принять такое решение было нелегко.