— Вот тебе цветочки!
Наконец, она вложила кусочек хлопка в мою правую ладонь, и я стиснула кулак изо всех сил, а мой муж должен был постараться его разжать. Это некое испытание силы: если ему удастся раскрыть мою ладонь, ну что ж, тем хуже для меня, он выиграл. А если не удается, то все начинают смеяться и подшучивать:
— Э, да ты не мужчина, ты даже кулак не можешь разжать!
В этом случае он обязан спросить меня:
— Скажи, чего ты хочешь.
— Если хочешь, чтобы я открыла ладонь, то должен подарить мне драгоценность.
Новобрачная может опять начать эту игру, женщины снова дают ей кусочек хлопкового волокна, а муж снова пытается достать его. Обычно сестры, кузины, все женщины вокруг подбадривают молодую жену криками:
— Проси у него то, проси это, а теперь вот это...
Я сжала руку, и он не смог открыть, во второй раз — он опять не сумел; женщины были разочарованы и выражали свое неодобрение.
Не знаю, имеет ли этот ритуал какое-то символическое значение или новобрачный объявляется неудачником, потому что он обязательно должен подарить украшение. Но борьба происходит по-настоящему. И чтобы победить, нужна сила.
Также девушки пели песни, адресованные старшему брату. Именно он, символически, отдает свою сестру за другого мужчину, именно его девушки в семье любят и уважают больше всех, после отца.
Не помню точно, что девушки пели моему брату, может быть, вот такие слова:
Такого рода наивные песнопения, вероятно, скоро исчезнут, ведь по радио девушки слышат совсем другие мелодии. Но уважение и любовь к старшему брату останутся.
Вся семья радовалась, и я тоже, потому что это был праздник. Но в то же время я была охвачена страхом и грустью, ведь я должна была покинуть дом, где провела двадцать лет. Все кончено, я теперь больше не буду по-настоящему дома. Прощайте, детские игры, подружки, братья, сестры; сейчас я сделаю шаг, и все останется позади. Будущее меня тревожило.
Муж встал. Кузины подхватили меня под руки, помогая подняться, в соответствии с традицией. Они повели меня к большой повозке, которую тянул трактор. И, снова по традиции, мой старший брат поднял меня на руки, чтобы усадить сзади.
Перед дверью дома, где жил муж, ждал маленький ребенок. Он должен был взять мужа за руку и ввести внутрь. Мне дали в руки мандхани, инструмент, с помощью которого сбивают масло, и я вошла в свою очередь.
Последний традиционный ритуал — снятие паранджи. Гхунд холави. Я должна была снять паранджу только после того, как муж одарит деньгами маленьких девочек, которые его поддразнивали, говоря:
— Ну, давай, давай, не снимай гхунд, пока он не даст нам двести рупий...
— Нет, нет, пятьсот рупий...
— Нет, нет, не снимай гхунд, пока он не даст нам тысячу рупий...
Муж сбил цену до пятисот рупий. В то время это была немалая сумма. Можно купить козленка.
И вот, наконец, он увидел мое лицо.
В комнате, где мы должны были спать, стояло четыре кровати. Мы будем не одни.
Три ночи я провела в доме брата моего мужа, пока не вошла в дом мужа — в единственную комнату. Но потом он захотел вернуться к брату, он не мог жить без него! К несчастью, жена брата не выносила меня. Она без конца выискивала что-то, придиралась, упрекала меня в том, что я ничего не делаю, и при этом все время мешала мне что-либо делать.
Поскольку брачный контракт, составленный моей семьей, предусматривал, что мой муж будет жить у нас, я вернулась домой через месяц после этой странной свадьбы, но он со мной не пошел. Он хотел своего брата, он отказывался работать с моим отцом; я даже задавала себе вопрос, хотел ли он меня, потому что я без труда добилась, чтобы он дал мне талак — развод, в соответствии с которым он меня «освобождал». Я вернула ему все украшения. Я была свободна, пусть даже разведенная женщина по нашим традициям не пользуется уважением. Я должна была жить с родителями — жить одной женщине невозможно, иначе она приобретала плохую репутацию. Я работала, помогала своей семье. Благодаря преподаванию детям Корана, которое я осуществляла на общественных началах, и урокам вышивания, которые я давала деревенским женщинам, я снова обрела свое счастье, меня уважали жители деревни, моя жизнь вернулась в спокойное русло.
До того проклятого дня, 22 июня.
Система племенного правосудия в виде джирги восходит к обычаям предков, не соответствующим религии и закону. Само правительство, обратив внимание на это несоответствие, порекомендовало губернаторам провинций и полиции «в обязательном порядке» регистрировать в так называемом первичном протоколе информацию, позволяющую расследовать дела по преступлениям во имя чести. Следовало не допускать, чтобы виновные ссылались на вердикт джирги, оправдывая совершенные гнусности или кровавые преступления.