— Отец, вернись! Не бойся! Вернись, Шаккур!
Услышав голос дочери, которую он не видел несколько дней, в тот самый момент, как он схватил Шаккура, отец остановился, и оба степенно возвратились во двор, где их ждали полицейские.
Как ни странно, я больше ничего не боялась, тем более полиции.
— Кто здесь Мухтаран Биби?
— Это я.
— Подойди сюда. Ты должна немедленно пойти с нами в комиссариат. Отец с Шаккуром тоже. А где твой дядя?
Мы поехали на полицейской машине, забрав дядю по дороге, и нас привезли в комиссариат района Джатой, к которому относилась наша деревня. Там нам велели ждать, пока придет начальник. Там были стулья, но никто не предложил нам сесть.
— Вас позовут!
Там были журналисты. Они задавали мне вопросы, хотели узнать, что со мной произошло, и я вдруг заговорила. Я стала им рассказывать, но не вдаваясь в интимные подробности, касающиеся только моей женской стыдливости. Я назвала имена насильников, описала обстоятельства, объяснила, как все началось с ложного обвинения моего брата. Я была совершенно несведущей в законах и судебной системе, поскольку эти знания никогда не были доступны женщинам, но инстинктивно почувствовала, что должна воспользоваться присутствием журналистов.
В это время в комиссариат прибежал в ужасе кто-то из моих родственников. Мастои прослышали, что я в полиции, и угрожали нам расправой.
— Не говори ничего. Тебя попросят подписать полицейский протокол, не делай этого. Тебе надо выбраться из этого дела. Если ты вернешься домой, не подавая жалобы, они нас оставят в покое, если же нет...
Я решила бороться. Я еще не знала, почему полиция приехала за нами. Лишь позже я узнала, что наша история очень быстро распространилась в газетах по всей стране, благодаря той первой заметке в местной прессе. Теперь она была известна до Исламабада и даже за пределами страны! Правительство провинции Пенджаб, обеспокоенное необычной шумихой, попросило местную полицию составить в кратчайший срок информационный отчет. Впервые члены джирги назначили в виде наказания групповое изнасилование, несмотря на противодействие муллы.
Не зная законов и своих прав, как и большинство неграмотных женщин, я полагала, что у меня их нет вообще. Но я догадалась, что отмщение может быть получено другим путем, не самоубийством. Что мне до их угроз и опасности, со мной уже ничего не может случиться более страшного. Отец, вопреки ожиданиям, занял мою сторону.
Если бы я получила образование, умела читать и писать, все было бы проще. Но я вступила на новый, на тот момент совершенно неизведанный путь, и моя семья стояла за мной.
Потому что полиция в нашей провинции напрямую подчиняется высшим кастам. Их члены ведут себя как непримиримые хранители традиций, осуществляющие связь с племенными властями. Решение джирги, каким бы оно ни было, соответствует их принципам. Невозможно поставить в вину влиятельной семье что-либо, что она рассматривает как внутреннее дело деревни, особенно если жертвой оказывается женщина. Чаще всего полиция сотрудничает с виновным, которого она таковым не считает. Женщина же является лишь объектом обмена, рождения или женитьбы. В соответствии с традициями у нее нет никаких прав. Я была воспитана именно так, и никто и никогда не говорил мне, что в Пакистане есть конституция, есть законы, есть права, записанные в книгу. Я никогда в жизни не видела адвоката или судью. Официальная юстиция была мне совершенно неизвестна и относилась только к богатым и образованным.
Я не знала, куда меня приведет решение подать жалобу. Послужит ли оно мне трамплином, чтобы выжить, даст ли моему позору и моему нежеланию с ним смириться оружие, неизвестное, но тем более ценное, потому что оно — единственное, которым я располагаю. Правосудие или смерть. А может быть, и то и другое.
Около десяти часов вечера полицейский завел меня одну в кабинет. Оставив меня стоять перед ним, он начал записывать мои ответы на вопросы, которые задавал.
И тогда меня охватило еще одно чувство: подозрительность.
Он выходил из кабинета три раза, чтобы повидать начальника. Каждый раз он возвращался, чтобы написать три строчки, хотя я говорила очень много. В конце концов он велел мне приложить палец к чернилам и поставить отпечаток в конце страницы в качестве подписи.
Пусть не умея читать, не слышав того, что он спрашивал у своего начальника, я поняла, что он написал на половине странички то, что ему диктовал начальник. Иначе говоря, глава клана мастои. У меня не было в этом уверенности, но я чувствовала инстинктивно.