Клинок плотнее прижался к ее подбородку.
– Вы играете в опасные игры, мадам.
В ее груди разгорался гнев.
– Я выполняю свой долг. Это ты играешь, – с раздражением бросила Катарина. Она видела, что его глаза горят едва сдерживаемой яростью, но клинок, казалось, на волосок отодвинулся. – Играешь в солдата, когда мир смертельно устал от солдат! Твой отец считал тебя настоящим героем. Человеком, которому императоры воздают почести, подобающие герою. Оставайся героем, полковник фон Леве. Перережь мне горло и покончи с этим. Но похорони меня рядом с телом твоего отца – это единственная почесть, которая мне нужна.
Клинок стал медленно опускаться, и Катарина увидела, как сначала недоумение затуманило взгляд Александра, затем пришло осознание услышанного, которое сменилось сильной болью, когда он понял смысл ее слов.
Наступившее молчание было долгим и красноречивым.
– Он похоронен на мельнице? – с болью в голосе шепотом спросил он. – Почему так далеко? Он любил Леве.
Катарине с детства часто приходилось видеть боль, но сейчас даже она вынуждена была отвернуться. Она усмирила взволнованного коня, натянув поводья.
– Он там умер, Александр, – тихо сказала она. – И я не смогла перевезти его.
– Его похоронила ты? Кто тебе помогал? Франц… Лобо…
Она покачала головой и сглотнула.
– Я одна, Александр. Только я.
– Одна… – Голос его дрогнул, и он замолчал. Молчание длилось так долго, что она оглянулась на него. Он смотрел сквозь нее, как будто ее не было.
Александр неподвижно сидел на лошади, устремив мрачный взгляд на дорогу, ведущую к мельнице. Катарина видела, как по его лицу промелькнуло выражение боли, хотя каждый мускул его тела, казалось, застыл, и ее кольнуло раскаяние. Промелькнула мысль, что она не понимала его и несправедливо считала его бессердечным. Но он не спрашивал! Он ни разу не спросил, где похоронен его отец.
Лошадь под ним принялась нетерпеливо переступать. Такого она не ожидала от гордого полковника. Он всегда управлял своей лошадью, а тем более своими чувствами, даже во время той первой изнурительной поездки, когда она наблюдала за ними из-за кустов ежевики.
Чувство вины жгло Катарину, словно крапива, и она отвела взгляд, устремив его на вечернее солнце, уже садившееся за западные холмы. Она закрыла глаза, но его облик, искаженный страданием, продолжал витать перед ее мысленным взором, будто его боль просочилась в ее душу.
Внезапно он схватил ее за локоть, и она чуть не вскрикнула от неожиданности.
– Что?
– Поедемте, мадам, мы теряем время, – сказал Александр, направляя ее к северо-восточной дороге.
– Но ты… я думала…
Он сжал ее руку еще крепче, и встретившиеся с ее глазами его глаза, освещенные оранжевыми лучами заходящего солнца, казались совершенно спокойными.
– Вы что, надеялись найти новые сапоги на мельнице? – спросил он ровным голосом.
– Нет, конечно, не надеялась, – ответила она с раздражением. Ничто так не уязвляет, как растраченное впустую чувство вины. – Так же, как и садовый инвентарь.
Она вырвала у него руку и пустила коня рысью. Он без труда поравнялся с нею, и они бок о бок направились по восточной дороге по направлению к Таузендбургу.
– Ах да, – сказал он, – несколько катушек запального фитиля и прочие семена для твоего маленького сада смерти.
– Смерти? Ты обвиняешь меня в этом? Ты? – Она пустила коня быстрее. Он снова поравнялся с ней. Встряхнув головой, чтобы откинуть с лица развевающиеся пряди волос, она произнесла: – Сад защиты! Выживания.
– И вы выжили, не так ли, мадам? – сказал он таким ледяным тоном, с которым не мог сравниться даже холодный ветер, пронизывавший ее до костей. – Какие странные вещи происходят с выживанием, не так ли? У тебя за спиной остаются те, кто не выжил.
Дорога впереди сузилась. Она припала к лошадиной гриве, заставив коня убыстрить бег.
– Посмотри на себя, полковник, – прокричала она, пытаясь заглушить ветер. – Ты тоже выжил… еще более дорогой ценой.
– Ценой, которую мы оба попросили заплатить других.
Его лошадь опять с легкостью поравнялась с ее конем.
Последние темно-оранжевые лучи заходящего солнца отбрасывали вперед длинные, почти одинаковые тени.
– Мы? – задыхаясь воскликнула она. Не обращая на нее внимания, он рассматривал огромный дуб, показавшийся впереди слева от дороги, который, казалось, вырос из слабо поблескивающей каменной глыбы. – Мы? – снова прокричала она. Копыта тяжело топали по дороге, словно выбивая ритм по ее костям. – Нет! Только не это! Никогда.
Солнце село, и после длительных сумерек их окутала тьма. Езда, минуту назад казавшаяся возбуждающей, теперь стала опасной.
Они одновременно осадили лошадей. Что-то в глубине души Катарины побуждало ее продолжить скачку, но совесть не позволяла ей рисковать конем ради самоутверждения.
– Лошади… – стала объяснять она причину своего поведения.
– Лошади… – начал он и резко оборвал себя на полуслове.
При смутном свете сумерек она увидела, как он потер лицо, затем услышала его приглушенное ругательство. Звук был настолько тихим, словно дуновение морозного дыхания холодным вечером, затем без каких-либо объяснений он схватил ее коня под уздцы и потащил в заросли деревьев около дуба.
– Что ты делаешь? – с возмущением спросила Катарина, но голоса не повысила. Она вздрогнула. Мощный естественный магнит, такой древний, что о нем говорили только шепотом. Кто знает…
Александр отвел ее коня под раскинувшуюся крону дуба. Она снова вздрогнула, ощущая себя колоколом, в который ударили и который резонировал беззвучным звоном.
– Что ты… – начала она, но на этот раз ее слова показались ей самой слабым карканьем.
– Ш-ш-ш, – прошептал он, заставляя ее замолчать.
– Черт побери! Я имею право знать, во что ты меня втягиваешь.
Он остановил лошадей. Последовало долгое молчание, было слышно только дыхание их лошадей.
– Имеете ли, мадам? – услышала она его голос во тьме, затем он снова потянул за уздечку и сказал: – Грендель… Давным-давно здесь находилось жилище Грендель.
– Грендель! – повторила Катарина со смехом, который не смог полностью скрыть ее беспокойство. – Этим именем обычно пугают детей.
Она услышала, как он усмехнулся.
– И по-видимому, некоторых взрослых тоже.
– Нам следует придерживаться дороги.
– Это вы, мадам, предпочли путешествовать безлунной ночью.
– Дальше по дороге есть укрытие. И это ты увел нас в сторону от него.
– И от скрывающихся там бандитов, – парировал он. – Дом Грендель безопаснее… если я только вспомню, как найти его.
– Если!
– Да, мадам. Если.
Он продолжал медленно вести лошадей дальше в чащу. Тьма казалась непроглядной. Только ничтожная разница между угольным и черным отличала деревья от ночных теней. Кроме пощелкивания уздечек и скрипа кожи, она могла различить еще какое-то чуть слышное легкое движение.
Во рту у нее пересохло, желудок свело, пальцы впились в заплетенную гриву коня.
– Откуда ты… – начала она шепотом, но язык словно прилип к небу. Она заставила себя сглотнуть. – Откуда ты знаешь, куда ехать?
Она находилась справа от него и все время ощущала, что он ехал рядом, и все-таки вздрогнула, когда его рука нашла в темноте ее плечо, затем скользнула вниз по предплечью к затянутой в перчатку ладони.
– Вот, – сказал он, приподняв ее руку до уровня талии и затем отпустив. – Проведи пальцами по стволу следующего дерева на такой высоте.
Она скорее ощущала, чем видела ствол, к которому они медленно приближались. Вытянув руку, она коснулась дерева намного раньше, чем ожидала. Пальцы ее провели по гладкой коре. Нет, это не дуб, подумала она. Береза? Пальцы погрузились в глубоко прорубленный рубец, затем нащупали второй прорубленный под острым углом к первому.
– Руны, – выдохнула она, и холодок пробежал у нее по коже, и он не имел ничего общего ни с ночью, ни с приближающейся зимой. Она отдернула руку и, непроизвольно сжав ладонь в кулак, засунула ее под плащ и прижала к сердцу, будто его удары, как невидимый талисман, могли уберечь ее от древней магии.