Аврора делает паузу, глубоко вдыхая. Моя рука тянется к ней, потирая кругами верхнюю часть спины. Ее тело немного расслабляется, но она снова напрягается, когда начинает говорить.
— Я изображаю уверенность в себе, и, хотя по большей части это действительно так, какая-то часть внутри меня все еще задается вопросом каждый чертов день, достаточно ли я хороша, беспокоится, смогу ли я когда-нибудь заставить маму гордиться мной. Смогу ли я почтить ее память, — из ее горла вырывается всхлип, и она плачет, ее тело сотрясается от рыданий.
Это, черт возьми, разрывает меня изнутри.
Я тут же притягиваю ее к себе на колени и прижимаю к груди, крепко обхватив руками. Пальцами наклоняю ее подбородок к себе и жду, пока ее наполненные слезами глаза встретятся с моими, чтобы заговорить.
— Ты чтишь память своей мамы каждый день, идя к своей мечте, как это делала она. Ты заставляешь маму гордиться тобой каждый день просто тем, что ты есть. Может быть, я никогда не встречал ее, но готов поставить свою жизнь на то, что это правда.
По ее щекам текут слезы, и на этот раз я смахиваю их большим пальцем. Она склоняется к моему прикосновению.
— И кто же, блять, этот придурок? — спрашиваю я, мой тон прерывистый.
Аврора пытается отвести взгляд, но я возвращаю его к себе, прикоснувшись пальцами к ее челюсти.
— Это Брэд. Тео собирается поговорить с ним о том, чтобы он оставил меня в покое.
Мило, что она думает, что я буду не против. Я все еще чертовски зол из-за того, что произошло в коридоре на днях, а сейчас я готов взорваться. Несмотря на ярость, грозящую вырваться наружу, я не стану пускать в ход кулаки, как того требует правило, но если я когда-нибудь увижу его, то устрою ему ад.
— Кто такой Тео? — спрашиваю я, желая отвлечься от Брэда, пока не вышел из себя. Я провожу пальцами вверх и вниз по ее руке, чтобы успокоить ее и себя.
— Мой друг. Он тоже спортсмен, — говорит она, и эти слова заставляют меня чувствовать… черт. Ревность?
Блять. Мне все труднее и труднее отрицать свои чувства к ней.
— Мило, — это все, что я отвечаю, потому что я, очевидно, не умею разговаривать, когда ревную.
На ее лице появляется медленная улыбка.
— Ты тоже мой друг, не волнуйся, — но ее улыбка быстро исчезает, как только она произносит следующие слова. — Разве ты не хочешь знать, почему он назвал меня шлюхой?
Мои брови нахмурились, губы сомкнулись в одну линию.
— Нет, потому что я знаю, что Брэд — чертов идиот. Все, что он говорит, не имеет смысла.
Она снова смотрит на меня.
— Я знаю, но… он может быть прав. Как мой друг, я считаю, что ты должен знать, что с тех пор, как я начала учиться здесь, у меня были только свидания на одну ночь. Я ни с кем не встречалась, просто занималась моногамным сексом с людьми, пока мы оба не решали прекратить отношения.
— И как твой друг, я считаю, что ты должна знать, что я не думаю, что это как-то определяет тебя. Твое тело — твой выбор.
Ее нижняя губа подрагивает от удивления, а широко раскрытые глаза буравят меня.
— Не многие люди так думают.
Заправив прядь волос ей за ухо, я говорю:
— Я не большинство людей.
— Я знаю, Кэм, поверь мне, — почти шепчет она.
Наши взгляды прикованы друг к другу, в ее глазах — признание и благодарность. Аромат кокоса и лайма проникает в мои чувства, залезая в каждую частичку меня и наполняя чем-то, чего я никогда раньше не чувствовал.