Кэмерон недоверчиво качает головой, делая шумный вдох.
— Рори, ты могла пострадать. Если бы он тебя ударил, не знаю, смог бы я сохранить спокойствие. Я бы, блять, потерял самообладание.
Я понимаю. Кэм пришел бы в ярость, если бы я пострадала. Черт возьми, все бы так поступили. Жасмин, вероятно, тоже попыталась бы надрать ему задницу.
— Но…
— Нет, никаких «но», любимая. Ты слишком много значишь для меня. Пожалуйста, никогда больше не пугай меня так, хорошо? — говорит он грубым и низким голосом.
Это чертово прозвище снова заставляет меня чувствовать то, чего я не хочу чувствовать, но в то же время страстно желаю.
Это побуждает меня спросить его о том, о чем, вероятно, не следовало бы.
— Хорошо. Хочешь зайти внутрь?
Кэмерон в ответ поворачивает ключи в замке зажигания, заглушает двигатель и открывает передо мной дверь, прежде чем я успеваю дважды обдумать свое предложение.
Он следует за мной по ступенькам крыльца, а затем в мою комнату, и все это не задавая никаких вопросов. Я быстро оглядываю свою комнату, убеждаясь, что вокруг не валяются бюстгальтеры или нижнее белье.
Слава богу.
Глаза Кэмерона осматривают мою комнату, запоминая обстановку. Стены бледно-розовые, а над кроватью полно постеров «Marvel». Его взгляд задерживается там на мгновение, затем переходит на мою кровать с белым изголовьем и темно-зеленым пуховым одеялом.
Он подходит к моему белому комоду, разглядывая фотографии, прикрепленные к зеркалу. Он неподвижно рассматривают ту, где изображены мы с мамой, его взгляд перемещается между мной и фотографией, отмечая наши сходства и различия. В то время как я высокая, моя мама была небольшого роста. У нее зеленые глаза, у меня — зелено-голубые. Но ее волосы были такими же грязно-светлыми, как у меня.
— Она прекрасна, — бормочет он.
— Да, — тихо шепчу я, любуясь фотографией с ним.
Я сижу на плечах у мамы в зоопарке. Улыбаюсь ей сверху вниз, а она смотрит на меня, переполненная радостью. Я скучаю по ней больше, чем можно выразить словами, и я погрязла бы в горе, если бы за эти годы не поняла, что у меня есть выбор. Хотя в некоторые дни его сделать труднее, я предпочитаю не позволять печали давить на меня изо дня в день.
Это не то, чего бы она хотела, поэтому, чтобы почтить ее память, я живу полной жизнью.
Кэмерон переходит к моей книжной полке, заполненной большим количеством трофеев и наград, чем настоящих книг.
— Ты хороша в волейболе? — дразнит он, с ухмылкой глядя на меня через плечо.
— Ты сам знаешь, раз уж был на моей игре, — упоминаю я, и при этом воспоминании в моем животе появляется уже знакомое чувство порхающих бабочек.
Его ухмылка становится шире, на щеках появляются ямочки.
— Ты была великолепна. Могу сказать, что ты усердно работаешь, судя по точности твоих бросков и силе подач, — с дразнящим блеском в глазах он добавляет: — Возможно, теперь я даже твой поклонник номер один.
Я игриво закатываю глаза и дергаю его за темно-синий длинный рукав кофты.
— Спасибо. А теперь иди и сядь на край моей кровати.
Он поднимает бровь, глядя на меня:
— И ты еще говоришь, что я напористый?
Я не могу удержаться от смешка, звук срывается с моих губ.
— Просто сядь, пожалуйста, и не двигайся.
Он делает, как я говорю, садясь на край моей кровати, пока я проскальзываю в ванную.
Я быстро намочила полотенце теплой водой, затем нашла спирт, марлю и лейкопластырь. Когда я возвращаюсь, он стоит на том же месте, уставившись на плакаты над моей кроватью, пока не слышит, как я иду к нему.
Глаза цвета корицы встречаются с моими, и по мне пробегает дрожь. Он такой красивый. Раньше я думала, что он большой, сексуальный парень, но теперь это нечто большее. Его сердце и индивидуальность не имеют себе равных.
Я кладу все на кровать рядом с ним, и он наконец спрашивает:
— Рори, что ты делаешь?
— Теперь моя очередь заботиться о тебе, ладно? — мягко спрашиваю я, глядя ему в глаза теперь, когда он так сидит.
Его крупная мускулистая фигура занимает все пространство, из-за чего трудно игнорировать мок желание почувствовать, как он нависает надо мной. Как его крепкие руки обнимают меня.
Мне нужно остановиться.
Он смотрит на меня мгновение, немного неуверенно, но затем кивает.
— Никто никогда не делал для меня подобного.
Быстрая, пронзительная боль ударяет меня в грудь. Мне больно за этого человека, который только и делал, что заботился обо всех вокруг, что он не знает, каково это, когда кто-то заботится о нем.
— Если я сделаю тебе больно, дай мне знать, — говорю я ему, наливая спирт на марлевый тампон.