Его несли аккуратно, стараясь не навредить еще больше и не причинить боли. Гарри всего на секунду закрыл глаза, как почувствовал знакомый запах лекарств. Кто же знал, что однажды он придет сюда не на свидание к Луи, а как очередной его пациент.
Его уложили на жесткую кушетку. Теперь он знал, что они отвратительны, а самая лучшая постель в мире — та, в которой он однажды проснулся с Томлинсоном.
Он не мог открыть глаза, сил не было даже дышать, но он продолжал пропускать воздух через легкие. Вдалеке Гарри слышал чужие незнакомые голоса. Они смешались в один сплошной гам, что давил со всех сторон. Он так хотел бы всего этого не слышать. Ему нужен был покой. И если не вечный, то хотя бы на несколько часов.
***
— Лу, — позвал его тихий женский голос, и сухая морщинистая рука легла ему на плечо. — Лу, иди поспи.
Не размыкая глаз у постели самого дорогого для него человека, главный врач отрицательно покачал головой и все же посмотрел на пожилую женщину.
— Все хорошо, спасибо.
— Я посижу с ним. Иди, тебе нужен отдых. Ты весь день на ногах, а потом еще операция.
Но Томлинсон снова отказался. Ему не нужен отдых. Ему нужен живой и здоровый Гарри. И если сейчас он дышит, то Луи сделает все возможное, чтобы поставить его на ноги.
Когда солдата нашли прибитого к берегу и привезли к ним в госпиталь, он едва ли не потерял сознание. Он бросил все дела, к больным, что ждали смены повязок, он приставил других сестер, потому что оперировать Гарри должен был только он и никто другой. И теперь молодой человек отдыхал, а Луи сидел рядом с ним на неудобном табурете, сняв давивший протез. Его голова покоилась на чистых простынях совсем рядом с поднимавшейся грудью. И ему так хотелось к нему прикоснуться, но он боялся, что это всего лишь сон, что Стайлс действительно умер, а это совсем другой солдат. Но нет, все те же родные черты лица, только скрыты под белыми бинтами.
Ожоги были не такими страшными, как у других, только кое-где кожа вздулась волдырями. Если правильно ухаживать, а Луи в себе не сомневался, полученные травмы не смогут изуродовать это красивое лицо. Но даже если от Гарри остался все еще дышавший уголек, он бы его никогда в жизни не бросил.
Луи шмыгнул носом и слизал с уголка губ соленую каплю. Большим пальцем он мягко поглаживал здоровый участок кожи на руке солдата, чтобы не навредить ему еще больше. Он наклонился и поочередно поцеловал каждый палец, все еще сжимая ладонь. Он хотел еще чем-нибудь ему помочь, но сделал все, что было в его силах. Томлинсон должен был вернуться к другим больным, но не мог отойти от постели Гарри и сказал другим звать его, только если без него никто справиться не сможет. Никто не винил в таком поведении Луи, все прекрасно все понимали и жалели его. И никто не хотел оказаться на его месте: сначала потерять всю семью, потом узнать о смерти возлюбленного, но найти его живым и покалеченным до конца жизни, — хотя с замиранием сердца ждали очередных писем от своих же родных.
Томлинсон проснулся от яркого света, лившегося из окна. Он так и уснул, лежа головой на простынях, сжимая руку Гарри и держа верхнюю сторону ладони у своих губ. Он выпрямил затекшую спину и размял шею, потер глаза и закатал брюки, чтобы вновь надеть протез. Ему нужно было сделать уколы и поменять повязки.
Гарри все так же мирно спал. Луи еще раз посмотрел на его лицо, на короткие оплавившиеся ресницы и ушел к шкафу с лекарствами. Вместе с другими сестрами он быстро закончил обход, выпил чашку чая с кусочком хлеба и вновь сел рядом с солдатом. Он вытер с кончика носа щекотавшую каплю и положил голову на край подушки, легонько поглаживая любимого по щеке. Он оставил почти невесомый поцелуй на скуле и снова молча и неподвижно сидел рядом весь день, уходя только на обход.
Так прошло несколько дней. Луи хотел отправить телеграмму в город, чтобы некоторых больных забрали, но не мог отойти от койки Гарри ни на шаг. Он знал, что тот скоро откроет глаза, поэтому не мог пропустить такое.
Это случилось после обеда во время тихого часа. Томлинсон все так же поглаживал большим пальцем руку Стайлса и несильно сжимал ее. Носом он касался его виска, а губами — скулы и что-то тихо шептал ему. Никто не слышал, только видел, как беззвучно шевелились губы врача. Возможно, он просил того прийти в себя, может, он просто молился. Никто не знал и просто проходил мимо.
Луи вновь стер такие надоедливые соленые капельки с щеки и влажной рукой коснулся ладони солдата, как услышал тихое, почти неслышимое кряхтение:
— Эй, не плачь. Я не умер.
Врач тут же дернулся, вытирая слезы с лица и пытаясь не разрыдаться, но удушливые крики так и рвались из груди, поэтому ему пришлось закрыть рот руками.
Гарри едва приоткрыл веки, но Луи видел зеленые радужки и глаза, горевшие желанием жить. Если бы он мог улыбнуться или рассмеяться, обязательно бы это сделал, потому что юноша, сидевший рядом с ним, был слишком смешным.
— Я не плакал. Тебе кажется.
— Не обманывай, — прошептал Гарри, и Луи готов был поклясться, что этот шумный выдох был небольшим смешком. — Ты весь красный и зареванный.
— Молчи, — шикнул на него врач, но тут же улыбнулся. — Тебе нельзя разговаривать.
Стайлс моргнул в качестве согласия и облизал сухие, покрытые коркой губы.
— Воды? — спросил юноша, и солдат снова моргнул, но глаз больше не открывал.
Когда ему на губы легла влажная прохладная тряпка, Гарри почувствовал новый прилив сил и ощущал себя живым, как никогда. Луи все еще суетился вокруг него, но Стайлсу ничего не нужно было. Он просто попросил его больше не волноваться и посидеть так же рядом. Ему понравилось просыпаться в объятиях юноши, пусть во второй раз это вышло совсем не при приятных обстоятельствах.
***
В этот день обещал быть сильный ливень. Небо заволокли черные грозовые тучи, вдали слышались раскаты грома. Луи и сестры закрыли везде окна, хотя это удалось им с трудом: ветер дул с такой силой, что казалось, будто он выбьет все стекла из рам. Свет не включали, зажгли только свечи, чтобы в ближайшие несколько часов не сидеть в полной темноте. Почти все больные спали, а Томлинсон так и сидел у постели Гарри, которому стало заметно лучше, и разговаривал с ним.
— Когда дождь закончится, я схожу отправить телеграмму, чтобы тебя перевели в город.
— А я не могу тут остаться? — спросил солдат, крепче сжимая тонкие пальцы.
— Мы не можем обеспечить должный уход за тяжело ранеными. Тебе там будет лучше.
— Но я здоров как бык, — улыбнулся Гарри и развеселел еще больше, когда Луи нахмурил брови, пытаясь показаться строгим и очень серьезным.
— Прекрати. Тебя отправят туда же, куда и того ирландца Найла. — Гарри удивленно поднял одну бровь, остальная часть лица была скрыта под новыми чистыми бинтами. — Поверь, тебя там быстро поставят на ноги.
Гарри снова улыбнулся и посмотрел ему в глаза, замечая морщинки в уголках глаз. Луи было не больше двадцати пяти лет, но он так постарел за последнее время. На висках даже виднелись седые волосы. Но он все равно был для Стайлса все таким же красивым. А он больше нет. Но шрамы всегда украшали мужчину, так что он старался не переживать насчет этого. Ему хотелось поскорее выздороветь, почувствовать, что его тело работает так же, как раньше, и внести свой маленький вклад в освобождение родины.
— Ты поедешь со мной?
Луи поджал губы и покачал головой.
— Ты же понимаешь, что я должен остаться тут. Я им нужен, — тихо произнес Томлинсон и посмотрел на лежавших солдат. — Но я обязательно приеду навестить тебя. Я тебя не брошу, — тут же добавил он, когда заметил, каким грустным стал взгляд Гарри.