Петр Рябко. ОБЕЩАЛ МОРЯК ВЕРНУТЬСЯ…
ОБЕЩАЛ МОРЯК ВЕРНУТЬСЯ
Эту незатейливого и запоминающегося мотива песню я услышал в моем родном селе Пушкари, раскинувшемся на высоком берегу Десны-красавицы. Был цветущий май. Немногие уцелевшие после войны деревья белой акации вечерами источали такой сладкопряный аромат, что, проходя мимо них, каждый колхозник, переживший тяжелые времена, видевший кровь и смерть, становился мягче и добрее.
Запах цветущих акаций обволакивал, завораживал и отгонял нерадостные мысли, если таковые были (а они были, их хватало с избытком!). А мне, хлопцу-подростку, хотелось любить, хотелось встретить красивую и нежную.
В этот теплый вечер, опустившийся на село мягкими ветвями цветущих деревьев, звонкий девичий голос вдруг запел:
Я не запомнил всю песню, но эти слова остались в памяти на годы, на всю жизнь. Не знаю, какая пушкаревская девушка пела, не знаю, кто привез в далекое от моря украинское село песню о моряке, не вернувшемся к любимой, — я больше никогда не слышал ее. Но помнил этот грустный куплет.
Память сохранила многие картинки из далекого детства. И одна из них: ранним летним утром, еще не совсем проснувшись, выходишь во двор; мягкое солнышко омывает твое лицо нежным теплом; высоко поднявшаяся огородная зелень в лучах солнца смотрится как сказочные, еще не познанные по книгам, джунгли; куры тихо кудахчут, склевывая высыпанное мамой зерно, — и я, маленький мальчик, неосознанно, всем юным телом понимаю, какая это великая радость — жизнь, какая прекрасность окружает тебя. В эти недолгие минуты ты растворяешься в природе, как молоко в воде, и становишься одним целым с ней.
Великий русский писатель Иван Куприн тоже помнил такие мгновения и писал: «Как милы, как хороши люди в ясное утро… Они еще сродни детям, зверям, растениям».
…Шли годы. По иронии судьбы, я стал моряком, капитаном дальнего плавания, хотя, оканчивая школу, мечтал быть журналистом. Но нет худа без добра. Вряд ли в «журналистской одежде» я увидел бы десятки стран и сотни портов мира, а морская униформа с четырьмя капитанскими шевронами позволила сделать это. Капитанство привело меня однажды в далекий северный порт Лервик на Шетландских островах, и там я встретил мою большую любовь, мою богом посланную светоносную Гину.
Через три месяца Гина прилетела в Литву. 18 февраля мы поехали на моем «форде» в Клайпеду. В тридцати километрах от Вильнюса, в маленьком городке Вевис, у самой дороги стоит старинная русская церковь. Я много раз ездил этой дорогой и видел, что рядом с церковью «притулился» маленький аккуратный домик, без сомнения, домик священника. Мороз был градусов под двадцать. Я остановил машину у обочины. «Что-то «дворники» замерзли, — пояснил Гине, — посиди немножко, я схожу в домик, попрошу теплой воды».
Дверь открыла женщина. За столом сидел молодой поп с большой окладистой бородой. «Батюшка, можете ли Вы обвенчать меня с иностранкой?» — спросил я и на всякий случай на стол положил стодолларовую купюру. «Если она католичка — да, если протестантка — нет». «Католичка, католичка», — быстро подтвердил я (хотя какая разница, мы оба неверующие). Батюшка надел теплый полушубок, и мы пошли к машине. «Гина, сейчас этот священник обвенчает нас», — сказал я ей по-английски. У Гины глаза округлились, но она знала: все, что я делаю, — это для нашего общего блага; и с широкой улыбкой шагнула в снег. По дороге к церкви я объяснил ей, что это чудесный шанс, и Гина рассмеялась: «Прямо по Пушкину».
Внутри было очень холодно, поэтому священник сказал: «Пойдемте в ризницу, будет теплее». В небольшую комнату со всеми церковными атрибутами поп принес две охапки дров, растопил грубку, и сразу стало уютнее и веселее. Узнав, что я моряк, он признался, что служил действительную на кораблях в Севастополе, а потом поступил в семинарию. «Мы почти коллеги», — пошутил я.
Священник снял полушубок, надел рясу. Он говорил слова ритуала, выполняя, видимо, рутинную работу. На какие-то вопросы нужно было отвечать «да», я переводил их Гине. И она с милым акцентом повторяла за мной: «Да». На короткое время на наши головы были возложены золоченые короны. Батюшка (с ритуальным речетативом) ходил вокруг нас, а потом своим басовитым голосом сказал мне: «Повторяйте за мной: я, раб божий Петр, буду всегда любить мою жену Гину и буду заботиться о ней до конца дней ее». Такое же обещание дала и Гина, правда, с моей подсказкой. «Во имя отца и сына и святого духа нарекаю вас мужем и женой. Поцелуйте друг друга». Что мы с удовольствием и исполнили.