— Ребята! — обратился я к ним перед тем, как повести наверх. — На открытой палубе очень опасно, ее захлестывает волна, может и за борт смыть. Кто не уверен в себе, у кого поджилки трясутся, пусть лучше останется внизу.
Поджилки, может, и тряслись, но никто в том не признался. Это меня воодушевило — опасался худшего. Приказал боцману разбить людей на две группы, по бортам. С осторожностью вывести на полуют и расставить в две цепочки. Филимоныч действовал без тени прежних замашек, исполнительно и споро.
Я доложил капитану: все готово, люди на местах. Скворцов дал судну ход. Третьего штурмана оставил на телеграфе, второму велел обеспечить голосовую связь с кормой. Сам, выйдя на полуют, окинул ободряющим взглядом всех замерших вокруг и зычно произнес:
— Мужики! Только от вас, дорогие мои, зависит, придется ли нам еще есть жареную рыбу и пить водку. Слушать мою команду! Выполнять немедленно!
Группы разобрались по бортам. Одну возглавил боцман, другую — дрифмастер.
— Левый борт, набей таль! — скомандовал капитан.
Матросы взялись за ходовой конец не дружно, дело поначалу не пошло.
— Левый борт, навались!!!
Я тоже ухватился за лопарь, а боцман голосом задал темп. Наконец, сектор стронулся с места. Перо руля развернулось до упора, машине дан полный ход. «Ясень», принимая железобетонные удары в левую скулу, начал выходить на ветер. И вот уже мы против волны. Бортовая качка сменилась килевой. Она, как бы ни была сильна, переносится судном несравненно легче. Тучи холодных брызг, перелетая через рубку, обрушились на корму.
— Правый борт, навались! Стоп тянуть, так держать!
Но удержать судно на одном курсе таким примитивным способом было не просто.
— Правый борт, навались! Левый борт, навались! — почти без пауз следовали команды.
Моряков от холодного душа кое-как прикрывали спасательные шлюпки, под которые они жались. А капитан взгромоздился на световой люк машинного отделения, чтобы иметь лучший обзор. Я принес полушубок, прикрыл своего друга-командира со стороны груди. Недолго он прослужил, тот полушубок. Напоенный влагой, отяжелев, упал к ногам капитана. Так и стоял он, мокрый, открытый всем ветрам и брызгам. Железное здоровье военмора Северного флота не дало ему после холодного обливания заболеть. Лишь в старости все это отзовется.
Я предлагал подменить, но Скворцов на меня и не глянул.
— Правые, навались! Левые, навались!..
Те и другие наваливались, старались изо всех сил. «Ясень» слушался руля, пробивая неширокой грудью путь среди волн, через бесконечную их череду. Это длилось и час, и два. Не беспредельными были силы экипажа и его капитана.
— Скоро там? — нетерпеливо хрипел он.
Торопить механиков не требовалось. Они все понимали и старались, как могли. Второй помощник передавал их успокаивающее: скоро, скоро.
Капитан сорвал голос и уже только взмахивал то правой, то левой рукой. Боцман и дрифмастер громко дублировали команды. А люди уже изнемогали. Но пришла пора, и восстановленная шестерня возвратилась на свое место. Стармех Родин сподобился прочно закрепить обломанные зубья при помощи нарезных шпилек-коксов. Это была большая удача. Сам же кудесник о своей работе выразился так:
— Прилепили соплями. Если не будете штурвал с борта на борт гонять, как вчера гоняли, то до Фарер доберемся.
За свою морскую жизнь я узнал многих судовых механиков. В открытом океане, вдали от судоремонтных заводов и мастерских, творили они чудеса. Подчас спасали, казалось, в безвыходном положении. Таков был и наш Петр Федорович. Куда до него хитроумному Левше с его бесполезной изощренностью: ведь подкованная им блоха прыгать не стала, а наш «Ясень» опять готов спорить с волнами.
Перевели управление на главный пост. Измученная команда спустилась вниз. Кок тоже совершил невозможное: вскипятил чай. Я просил капитана пойти отдохнуть, но он только переоделся в сухое и вернулся на мостик. Со мной не разговаривал, да ведь и голоса у него не было.
Грозная ночь миновала, утром яростный, но скоротечный шторм пошел на убыль. Это западных румбов ветры более трех дней не дуют, а юго-восточному и суток хватило. Оставив на вахте третьего помощника, Скворцов решил покинуть мостик. На ходу просипел мне коротко: зайди. В каюте достал из запертого на ключ рундука бутылку водки, плотно закутанную в полотенце. Встряхнул ее, довольный собственной предусмотрительностью: не разбилась (многие в эту ночь лишились своих «новогодних» запасов). Еще выложил круг семипалатинской колбасы, наломал ее кусками — некогда закуской заниматься, спать хочется. Разлил водку по стаканам, прохрипел: