Конструкторы гоночных яхт устанавливают ножеобразный длинный киль со свинцовой многотонной бульбой внизу. В зависимости от крена, гидравлика автоматически меняет положение киля от борта к борту, тем самым изменяет центр тяжести и не позволяет яхте опрокинуться. Поэтому яхтсмены-гонщики смело держат полную парусность даже в сильный ветер — вперед, вперед, впереди деньги, и очень большие, если придешь призером. Мне, морскому капитану и чуточку яхтсмену, порой хочется спросить: зачем нужны эти гонки? Ведь никакой практической пользы все эти «рекорды», все эти многомиллионные яхты людям не дают, эти гладиаторские игры тешат только мультимиллионеров, вложивших нажитые нечестным путем деньги в гоночные яхты. Яхтсменов-гонщиков из-за высокой степени риска можно назвать гладиаторами.
Tony Bullimore убрал все паруса, попутный ветер уже посвистывал до 10 баллов, и достаточно было голых мачт, чтобы мчаться с приличной скоростью. В три часа ночи раздался странный звук, будто щелкнул коленный сустав, и тут же мир мгновенно перевернулся, и Tony — вместе с ним, оказавшись ногами на подволоке надстройки, а палуба «переехала» вверх. Какое-то время жила надежда, что яхта вернется в нормальное положение, как это часто случается при опрокидывании. Нет, этого не произошло. Отвалился киль. Tony утверждает: «If the sails are the lungs of a yacht, the keel is the heart» (Если паруса — это легкие яхты, то киль — сердце ее). Плененный яхтсмен провел внутри перевернутой яхты трое суток. Он нашел в темноте термокостюм, что и помогло ему выжить в холодной воде. Произошло болезненное: закрывая люк, он случайно отрубил палец руки. Береговые службы получили «SOS» с двух радиобуев Tony (сигналу только с одного буя не доверяют) и направили на поиск военный корабль Австралии.
Другой гонщик-гладиатор француз Dubois сидел на корпусе тоже опрокинутой яхты в десяти милях от Tony. Его сняли вертолетом с фрегата. Третья жертва этой же гонки — Rafael Dinelly успел перебраться на сброшенный ему с самолета спасательный плот за десять минут до того, как его яхта утонула. Их всех спасли, но случай с Tony Bullimore является необычным. Выстоять, не поддаться панике. Найти силы вынырнуть из-под яхты, услышав удары молотка спасателей по корпусу, — это пример человеческой выносливости. Такой же пример необычайной воли и жизнестойкости показал и наш русский богатырь Федор Конюхов, трое суток просидевший на оголенном борту полуопрокинувшейся яхты, которая зачерпнула парусом воду при брочинге. Это случилось в тех же холодных широтах. Пожалуй, единственного из известных гонщиков Федора нельзя назвать гладиатором, все свои подвиги он совершает по зову неспокойной души, а не по зову денег.[2]
Все четыре случая с яхтсменами-гонщиками произошли хоть и в суровых южных широтах, но в летнее время. Только Клайпедский МРТ был опрокинут холодной зимней волной Балтики.
Мы возвращались домой после рейса в Западной Сахаре. Был декабрь. Северное море, которое я пересекал десятки раз и где сделал несколько промысловых рейсов с тралом и сетями, «исколесив» его вдоль и поперек, встретило нас необычно низкой температурой и свежим нордом. Пришлось сбавлять обороты, а от Па-де-Кале до пролива Скагеррак — долгий путь в 450 миль. Чем севернее мы поднимались, тем холоднее становилось. На траверзе Западно-Фризских островов началось обледенение. И хоть скорость наша была не более 4 узлов, встречная волна забрасывала на бак воду, которая сначала превращалась в жидкое месиво, а затем в «каменный» лед, быстро нараставший на планширях, шпилях, палубе. Каждые два часа матросы сбивали его ломами и топорами. (Я смотрел на этот лед и представлял, как замерзает Северное море. Крутые волны сгладились, медленно превращаясь в штилевое зеркало, которое вдруг заискрилось, отражая слабые просветы между хмурых туч, и наше судно застыло как ледяной монумент. Но теплые струи Гольфстрима проникают сюда, и никогда это море не замерзает, как пролив Каттегат, как Балтика. Случались зимы, когда можно было пешком идти из Мемеля (Клайпеды) в Швецию.) Мы продолжали медленно двигаться к дому, не боясь, что обледенение перевернет наше большое судно. Но память возвращалась к четырем СРТ, утонувшим в Беринговом море.