Выбрать главу

У меня куча всяких фобий и просто бзиков. Я не люблю, когда со мной спорят, не переношу громких звуков и выяснения отношений, ненавижу трусов. У меня обострённое чувство справедливости. Если при мне обижают ребёнка или животное, я выхожу из себя и немедленно спешу на помощь. И это при том, что детей я, повторяю, терпеть не могу.

Ну о чём тебе ещё рассказать, дорогой мой, единственный друг? Чем тебя огорчить? Жить тебе осталось недолго. Банка с кислотой, в которой я тебя растворю, уже готова!

Из уничтоженного дневника Настасьи № …

Глава 1

Шлем-бацинет

Отец семейства разбудил утром члена семейства Ивана Чехова и послал его без штанов в сарай за штанами. По поводу сих штанов между отцом и членом семейства последовало препирательство, закончившееся тем, что член семейства отправился в сарай и начал там искать штаны, а отец семейства последовал за ним и по-таганрогскому начал учинять мордобитие. Оскорблённый таким жестоким обращением, член семейства Иван Чехов, 17 лет, разверз гортань и начал во всю мочь апеллировать. Сбежавшиеся на крик хозяева дома и члены семейства заставили отца семейства устыдиться и отпустить члена. За сим последовало со стороны хозяев дома объяснение и внушение с указанием на ворота, при чём отец семейства невиннейше улыбался…

Из письма Александра Чехова Антону Чехову

Застеленная ковром лестница ведёт на второй этаж и вливается в гостиную. Хорошая лестница, с прутьями, прижимающими ковёр, чтобы не скользил. Вот только в прихожей нет медвежьего чучела с блюдом для визитных карточек. Ну, это в домах побогаче, в таких как у графа Толстого. Хоть и отказался граф от имения, тачает сам себе сапоги и после доходит пешком от Хамовников до самой Тулы, а вот от пары английских скаковых лошадей отказаться не смог, да и от медведя с блюдом тоже, за что над ним добродушно и любовно посмеивается вся Москва. Чудит его сиятельство!

Но и без медведя гостиная хороша. Окна украшают лиловые ламбрекены. Между ними – круглые часы. На подоконнике – азалии, фикусы и кактусы. Лишь недавно, при пореформенном крахе, постигшем крупное дворянство, эти заморские растения вышагнули из обветшавших княжеских оранжерей. В провинцию пока толком не проникли, там по-прежнему царят герани, да и по Москве не совсем ещё расселились. Бережно передают из дома в дом черенки фикусов, померанцев и лимонных деревьев. Идёшь к невесте – не шли ей осетрины и громадного букета роз, как пошлый охотнорядский купчина, а, поцеловав пухлую ручку суженой (правая промыта дорогим французским мылом из Варшавы, а левая, для душистости – огуречным рассолом), презентуй крохотного живого кактусёнка, завёрнутого в страницу из «Отечественных записок» или «Инвалида». Ахов-то будет сколько! А радости! Только смотри, чтоб живой кактусёнок был, не примятый, не примороженный, с корешком – не то басистые рыдания пожилой тридцатипятилетней тёщи заглушат робкую благодарность шестнадцатилетней невесты.

А вот и столовая. Светло-жёлтые обои. Керосиновая лампа на буфете. На стене – карта России, на которой она занимает почти целый континент. Застенчиво жмутся к стеночке европейские государства. Умные французы, недавно открывшие науку статистику, уже подсчитали: к середине XX века население Российской империи составит 600 миллионов.

Золотой век! Империя ещё стоит, Александр III ещё правит. Лучший монарх во всей русской истории – спокойный, мудрый, победительный богатырь. «Когда русский царь ловит рыбу, Европа может подождать», – это его фраза. И здесь, на Садовой, в Кудрине, против 4-й гимназии, в доме Корнеева, он будет править всегда.

Но, увы, это лишь здесь, в красном особняке, прижавшемся к глухой стене соседнего дома. Снаружи уже всё по-другому. Едут по Садовому кольцу туристические электробусы, везут в дом Чехова бесконечные экскурсии, и школьники засовывают жвачку под кованый декор перил.

* * *

За большим столом сидели четверо: Бермята, Настастья, Филат и Ева. Пятый обитатель музея – химера Гризельда – лежала на полу и, касаясь колен львиной лапой, занималась обычным шантажом. Не поймёшь намёк львиной лапы – козья морда изжуёт скатерть. Козью морду не услышишь – выползет на скатерть змеиный хвост. Так что хочешь не хочешь, а давай сюда куриную ножку.

Бермята готовил что-то среднее между поздним завтраком и ранним обедом. Небольшой омлет из тридцати яиц и бутерброды с расплавленным сыром из разрезанного вдоль батона. Из целого белого их обычно получалось два: главное – вовремя выключить микроволновку… Ой, у Антона Павловича в доме её, разумеется, не было! У него и датчики движения на окнах не стояли. Это уже скромная дань современной эпохе вкупе с холодильником и скороваркой. Причём варит скороварка действительно скоро – джинн на барахолке, у которого её купили, клялся, что внутри скороварки – пропавший камчатский вулкан. И правда, запахи из неё порой прорываются самые вулканические, а на дне кипит лава.