Вскоре, когда по моим внутренним часам наступил вечер, а вынесший пустые тарелки ял скрылся за толстой деревянной дверью, я чуть подождал и принялся за работу. Взявшись за прутья, я приложил усилие наверх, но дверь поднялась лишь на миллиметр, издав при этом громкий скрип. Когда ялы его открывали, чтобы впустить меня, он же заставил меня вздрогнуть изнутри.
Всё-таки, я немного недооценил тяжесть решётки, но так или иначе, прогресс появился, и его следовало чем-то закрепить. В комнате я не нашёл ничего твёрже деревянной крышки ведра. Его как раз недавно сменили, и я не успел ещё… не успел. Подложив её под едва снова не упавшую дверь, я, удовлетворённый проделанной работой, но обессиленный, уселся на кровать.
Про это чудо мучительской мысли, кстати, можно отдельно рассказать, потому что кровать здесь — самое ужасное, что могло случиться со мной в темнице. Конечно, я предполагал, что тюремная фурнитура — не фонтан, но лучше бы её вообще здесь не ставили, а заместо постелили шконку или даже просто доски положили. Угораздило же меня плюхнуться на неё в первый же день! Дело в том, что прошлые постояльцы продавили её до металлических перекладин, расположенных поперёк позвоночника. Они, не много не мало, врубились мне в спину, оставив болезненные и яркие синяки. Даже сложенное пальто не исправило положение.
Положив голову на кулак, я задумался. Решётку-то, может, и подниму, но что делать дальше? А, собственно, и ничего хитрого. Город я видел, пусть и с небольшой высоты, но один довольно заметный ориентир запомнил, а от него прямую дорогу через весь город.
Хорошо. Что дальше?
На своих двоих я далеко не уйду. За день человек проходит в среднем километров сорок, и хоть я никаких карт здесь не видел, думается мне, что между населёнными пунктами побольше пяти километров. Лошадей я слышал, когда шёл за Халуном по городу, и это давало надежду, что на краю города, за Живой Стеной я встречу хотя бы одну конюшню. Было бы здорово ещё уметь управлять скаковым, но, думаю, разберусь.
А потом меня посетили мысли, что сбегать, возможно, не лучшая идея, но я их отмёл сразу же. Конечно, здесь на казённом пайке можно худо-бедно прожить, но привыкать к таким условиям я стремился меньше всего. Лучше на природе выживать, чесслово! Кроме того, пока я размышлял, ко мне вернулись силы. Посему я решил потягать решётку ещё. Вдруг повезёт?
Потянув изо всех сил, я снова добился того пронизывающего скрипа, но после него раздался металлический щелчок, после которого дверь, сдерживаемая ригелем с противоположной стороны, начала поворачиваться. Теперь оставалось только отодвинуть её в сторону от замка, и можно хоть в тот же день на металлолом идти сдавать, если здесь его вообще принимают.
Однако я рано радовался: передо мной стояло ещё множество задач: выйти из подземелья, покинуть город, попробовать пробраться через лес, или двигаться по дороге, стараясь не попадаться соглядатаям на глаза. А кроме этого, не хотелось бы наткнуться на лагеря и банды разбойников, которые в таком обществе — не редкость.
Отодвинув тяжёлую дверь, я вышел в коридоры, освещённые факелами, и, осмотревшись, пошёл к выходу.
Неожиданно, сзади донёсся страшный звон и скрип. От этого я вскочил, но быстро взял себя в руки и не вскрикнул. Вместе с этим в камерах зашумели другие заключённые. Оказывается, я поставил решётку так, что она какое-то время ещё балансировала, но, в конце концов, упала.
— Проклятие! — процедил я через зубы, подразумевая несколько более вонючее слово.
Переведя дух и успокоив сердце после испуга, я, едва ступая, чтобы не нашуметь ещё больше, направился к двери, но и тут меня ждала неприятность.
Дверь находилась уже в метре от меня и начала открываться. Ноги сработали быстрее головы, и я спрятался за ней — по счастью, она открывалась внутрь, а не наружу. Из прохода, откуда лился чуть более ровный и яркий свет, появился ял. Возможно, он один из тех, кто проводил меня сюда, но вспоминать лица конвоиров мне что-то не хотелось.