Когда с этим было покончено, она неуверенно проговорила:
— Края раны следовало бы стянуть нитью… Так полагается… Но у меня…
— В сундуке позади вас есть игла и льняные нитки, — невозмутимо отозвался он. — Но только попробуйте струсить и вонзить иглу не в кожу, а в открытую рану. Если у вас дрогнет рука, тогда вам уж точно не поздоровится!
— С чего бы это мне трусить? Я к таким делам привычная, — бойко солгала Мери. — Может, вы пьете вина? Тогда вам будет не так больно…
Стивен насмешливо изогнул бровь.
— Выходит, вы не такая уж бессердечная особа, какой желаете казаться?
— А вот уж это не ваша забота! — вспыхнув, с неподдельным негодованием выпалила она.
Мэри умело и быстро зашила рану, стараясь не думать, какую боль должен при этом испытывать распростершийся на ложе человек. Сделав последний стежок, она стянула нить узлом и перекусила ее своими жемчужными зубами. Все это время она чувствовала на себе взгляд Стивена, а подняв голову, встретилась с ним глазами. Он улыбнулся ей углами губ. В ответ на это Мэри нахмурилась и отвернулась в сторону. Лишь теперь она заметила, что край короткой туники де Уоренна завернулся, обнажив его чресла. Быстрым движением она поправила ему подол туники и принялась бинтовать раненую ногу чистой льняной тряпицей.
Как только Мери закончила свою работу, соединив концы повязки узлом, Стивен схватил ее за подбородок, пристально взглянул ей в глаза и произнес:
— Вы одеты как крестьянка, но разговариваете, да и держите себя, как истинная леди.
Мэри онемела от ужаса, а тем временем ее мучитель все так же неторопливо продолжал:
— Я никогда еще не видел простолюдинки с таким нежным, благородным и изысканно красивым лицом. А какие у вас ручки! Тонкие, белые, холеные!
Мэри тщетно подыскивала слова для ответа, который рассеял бы все его подозрения, а он, словно наслаждаясь ее замешательством, с притворным добродушием произнес:
— Волосы ваши источают аромат драгоценных благовоний, и я не удивлюсь, если под этим грубым платьем окажется белое, благоуханное тело… Вот мы сейчас и проверим это!
Мэри отпрянула назад, но было уже поздно: Стивен пружинисто вскочил со своего ложа, обхватил ее за плечи и приподнял подол ее домотканого платья.
— Выходит, я был прав! — удовлетворенно проговорил он и принялся поглаживать ладонью ее бедро.
— Нет! Нет! Клянусь вам! Я вам все объясню! — крикнула Мэри и попыталась было вырваться из его объятий. Но Стивен лишь крепче прижал ее к себе.
— Какая гладкая, нежная кожа, — бормотал он изменившимся голосом, и Мэри, несмотря на всю ее неопытность, безошибочным чутьем женщины угадала, что он охвачен властным, непреодолимым желанием обладать ею. В это же мгновение она с ужасом почувствовала, что вся ее ненависть к этому человеку внезапно улетучилась без следа, вытесненная вожделением, готовностью ответить на его страсть и безраздельно принадлежать ему. Она ощущала прикосновение его горячих губ к своей шее, его рука скользнула вверх по ее бедру к ягодице, затем переместилась к лону, и Мэри склонила голову на грудь де Уоренна, издав глухой стон.
Стивен приблизил губы почти вплотную к ее уху и, не меняя интонации, прошептал:
— Так кто же вы на самом деле, миледи? И кто послал вас шпионить за мной? Отвечайте без утайки, ведь я все равно сумею узнать правду о вас.
Глава 2
Мэри снова попыталась высвободиться из его объятий, но Стивен лишь крепче сжал ее бедро своими сильными пальцами, а другой рукой обхватил ее талию. Он притянул ее к себе так близко, что Мери едва не ударилась лбом о его подбородок.
Стивену стоило немалого труда сдержаться, чтобы не овладеть ею здесь же, немедленно, ибо страсть, которую разожгла в его теле эта красавица куртизанка, властно требовала утоления. Но он не был бы сыном своего отца, если бы в подобной ситуации пошел на поводу у своих сиюминутных желаний. С тех пор, как в возрасте тринадцати лет он получил рыцарские шпоры, всеми его действиями руководили неуемное честолюбие и глубокая преданность интересам престола. Прежде всего следовало, не дав красотке опомниться от испуга, заставить ее рассказать всю правду о себе и своих сообщниках. Ведь если врагам удалось узнать о его местонахождении, то и тщательно скрываемые ото всех планы короля оказывались под угрозой.
— К-как вы сказали? Шпионить? — с трудом выдавила из себя Мэри.
— Не прикидывайтесь глупее, чем вы есть. Пора бы уже понять, что я не поддамся на эту нехитрую уловку. Вы прекрасно расслышали и поняли мой вопрос, мадемуазель, так что извольте ответить на него, — холодно процедил он.
Чтобы не дать волю обуревавшему его желанию, он осторожно опустил ее на ложе из шкур, а сам остался стоять, возвышаясь над ней, словно грозный и безжалостный исполин, изваянный из камня, словно неумолимый судья, вознамерившийся обличить ее в страшных грехах. Ему было досадно от мысли, что эта совсем еще юная девушка, которой на вид никак нельзя было дать больше пятнадцати-шестнадцати лет, такая стройная и красивая, такая отважная, — всего лишь беспутное существо, продающее свое тело любому, кто готов щедро оплатить ее любовь.
— Так кто же подослал вас сюда? Монтгомери? Роджер Бофор? Его величество? Или это новая затея принца Генриха? Мне необходимо теперь же узнать правду об этом. Отвечайте!
— Никакая я не шпионка! С чего вы, скажите на милость, это взяли? — выдохнула Мэри. Она была настолько ошеломлена внезапной атакой де Уоренна, что ей никак не удавалось собрать воедино разбегавшиеся мысли. Надо было во что бы то ни стало выиграть время, и Мери продолжала следовать взятой на себя роли недалекой, робкой и запуганной девицы из простого сословия. Но он ведь станет требовать правдивых ответов на вопросы о ее жизни, о близких и друзьях, о причинах ее появления в лесу. И вопросы эти не должны застать ее врасплох.
— Не пытайтесь одурачить меня, мадемуазель. Я вижу вас насквозь.