Юноша глаза открывает и спит далее, вбивает голову в подушку; сон неважный смотрит: незнакомый человек над ним склонился, за волосы курчавые теребит - просит мотоцикл выкатывать.
- Дим, Димош, - вставай, ночь не холодная, а ты тулупом укрылся.
Голова у Димы тяжестью тулупа придавлена, сон обрастает дикими видениями, состояния соображений усталыми кажутся, звёзды расползаются по постели. Он присутствие чужого человека явно начинает ощущать. Над ним наклонился незнакомый зудила выдыхающий винные пары:
- Вставай давай, вставай. Заводи мотоцикл пацан. Я тут не усну, пусть ночь трижды подряд повторится...
Кто он такой?! Что сейчас - утро или вечер?..
Дима встаёт, садится на кровать и снова ложится, падает в новый сон. Спит без докучливой памяти.
- Отвези меня к жене, потом спать будешь, полночь только, до Пандаклия полчаса стрекотни мотоциклетной, вставай с...соня.
Ух, гадина! Откуда ты взялся? Будит и будит...
- Димок! - я ночь плотно отметить задумал, вези меня брат, хочу почувствовать искру жизни.
Юноша опять приподнялся, смотрит в темноту без нужного проникновения.
- Искра есть, света нет у мотоцикла, как по темноте дорогу определишь. Утром отвезу, когда видимость откроется, - Дима закрывает тяжёлые глаза, утро ждать надо. Снова спит.
Утро, утро..., до утра целая вечность, оно может и не наступить, если я с сомнениями ждать буду. Невозможно жизнь безотлагательно прихорашивать. Едем Дим к моей жене, я тебе её уступлю - если хочешь; мне, лишь бы ждущею, её увидеть.
Гоша выворачивает наизнанку постель сна, безостановочную мольбу нудно повторяет, вот - вот в слезах потеряется.
Дима и не помнит, сколько раз проваливался в яму сна, и путь пандаклииский сердито проклинает. Когда окончательно проснулся, мотоцикл на дороге уже стоял. Завели разгоном с буксира, и забренчали по тихой темноте ночи: щупали давнюю полевую дорогу, осмотрительно без луны ехали.
Темнота лгала, пропадала дорога, и вымоленная медленная езда, стремительной казалась. Гоша ударял в бока мотоводилу, в ухо кричал, за рёбра его хватал, трусливо смотрел с заднего сиденья в непроглядную тьму, что усилиями отчаянья вымучил. Коленями трясущимися, сосредоточенность Димину сбивал, умаляет медленнее ехать.
- Медленнее, мотор заглохнет, ты - чупырка, зачем будил, когда я без скорости света спал.
Гоша притих ненадолго. Сопел глухо, думал подменить затухшую фару мотоцикла:
- Бери правее..., теперь ещё, вот так.
...Мотоцикл съехал в неожиданную канаву, заросшую высокой травой, горячий глушитель придавил ногу беспокойному пассажиру. Гоша взвыл заодно с тягучим рёвом поршня, доведённого натянутым тросом до невыносимо холостого рвения. Он выдрал ногу, отбежал, присел и принялся плевать в закатанную штанину. Скинул вещмешок с плеч.
Мотор заглох, - свист тишины ударил в уши, с испугом закралась в мозги тёмная свежесть ночи.
Дима со злости орал на себя, на ров сухой, и на Гошину неусыпную правку.
Мотоцикл вытянули на едва различимую дорогу. Разогнали, завели, запрыгнули и снова темноту шарят.
Гоша к ожогам привычный, охал приглушённо в разбуженное Димино ухо: - Если меня довезёшь, я тебе жену до утра подарю, с моей лисицей не уснёшь...
Непонятно, он скорости не осветлённой боялся или окрик полнощный пылом куда-то унёс.