Эдвард размешал кофе в белой с золотом лиможской чашке и поудобнее устроился в кресле. Из окна открывался вид на Ист-Ривер, забитую маленькими лодками и баржами, и панораму северной части города. Он умиротворенно смотрел на загроможденный центр Манхэттена, где между небоскребами виднелись расположенные на Парк-авеню и Пятой улице солидные жилые здания, напоминающие крепости. Они вплотную прижимались друг к другу рядом с деревьями Центрального парка. А вдалеке, на значительном расстоянии, виднелись расплывшиеся очертания Гарлема. Впрочем, вид из окна не слишком интересовал его.
Эдвард сделал маленький глоток кофе и сосредоточил внимание на колонке «Мартин Холламс», чтобы узнать, кто из его знакомых предположительно влюбился в кого, кто и где устраивает обед, кто будет туда приглашен и кто, вероятнее всего, не появится на этом обеде вследствие недавнего скандала. Он отлично знал, что в колонке будет одно или два упоминания о Марбельи. Он достаточно хорошо знаком со стилем Кассии, чтобы сомневаться, что она упомянет и себя. И он оказался прав.
«Среди прибывших знаменитостей, проведших лето за границей, можно встретить Скутера Холлингсворта, Биби Адамс-Джонс, Мелиссу Сентри, Жан-Клода Реймса, Кассию Сент-Мартин и Джулиана Бодли. Привет-привет, все ребята здесь! Все возвращаются домой!»
На дворе стоял сентябрь, и он все еще помнил голос Кассии в эту же пору семь лет назад.
– …Ну, хорошо, Эдвард, я это сделала. Я окончила Вассар и Сорбонну, и я только что провела еще одно лето у тети Хил. Мне двадцать один год, и теперь для разнообразия я хочу сделать то, что интересно мне. Я покончила с чувством вины, которое заставляло меня делать все, чего хотел бы мой отец, или предпочла бы моя мать, и что ты счел бы благоразумным. Я сделала все для них и для тебя. А теперь я собираюсь сделать кое-что для себя.
Она ходила взад и вперед по его офису с выражением лица, предвещавшим бурю. А он в это время с тревогой пытался понять, что же это она хочет сделать для себя.
– И что именно ты собираешься делать?
Ему показалось, что внутри у него все похолодело. Она была еще очень молода и невероятно красива.
– Я точно не знаю. У меня есть кое-какие идеи.
– Так поделись ими со мной.
– Я как раз хотела это сделать. Только не будь таким хмурым, Эдвард.
Она повернулась к нему, и в ее ярко-синих глазах вспыхнули аметистовые огоньки. Она была очень эффектной девушкой, особенно когда сердилась. Тогда ее глаза становились почти фиолетовыми, а на нежной коже лица проступал легкий румянец, который создавал контраст с темными волосами, блестевшими, как оникс. Это почти заставляло забыть о том, насколько она миниатюрна. Чуть выше пяти футов, но прекрасно сложена, с лицом, которое, когда она сердилась, притягивало к себе как магнит. Она словно приковывала глаза своей жертвы к своим. И все это сокровище лежало грузом ответственности на плечах Эдварда с того момента, как умерли ее родители. С самого начала бремя этих яростных синих глаз он делил с ее гувернанткой, миссис Таунсенд, и ее тетушкой Хилари, графиней ди Сан-Рикамини.
Хилари, разумеется, не желала, чтобы ее беспокоили. Она была вполне довольна, более того, в последнее время просто откровенно радовалась, когда девушка проводила с ней Рождество в Лондоне или приезжала на лето в Марбелью. Но не хотела, чтобы ее тревожили по «мелочам», как она это называла. Увлечение Кассии Корпусом мира было «мелочью» так же, как и получивший широкую огласку ее роман с сыном аргентинского посла тремя годами ранее. Ее депрессия, когда юноша женился на своей кузине, тоже была «мелочью», как и другие мимолетные увлечения людьми, местностями и идеями. Возможно, Хилари была права; в любом случае эти увлечения не длились долго. Но пока они длились, это неизбежно становилось проблемой для Эдварда. Когда Кассии исполнился двадцать один год, она уже двенадцать лет как была бременем на его шее. Хотя, надо признаться, этим бременем он очень дорожил.
– Послушай, Кассия, ты уже протоптала тропинку на моем ковре, но все еще не сказала, что за таинственные планы ты лелеешь. А как насчет курса журналистики в Колумбийском университете? Ты уже потеряла к этому интерес?
– Собственно говоря, потеряла. Эдвард, я хочу пойти работать.
– Да? – Он почти содрогнулся. Господи, сделай так, чтобы это была какая-нибудь благотворительная организация. Пожалуйста. – И где?
– Я хочу работать в газете, а по вечерам изучать журналистику.
На ее лице появилось выражение яростного неповиновения. Она знала, что он скажет. И почему.
– Я думаю, что ты поступишь гораздо умнее, если окончишь курсы в Колумбии, получишь диплом и уже тогда станешь подумывать о работе. Веди себя благоразумнее.