Слабый аргумент, оба понимали это.
– Правила такие же, Кассия. Вы сами это знаете. И нам заказали интервью о Лукасе Джонсе, а не о тюремной системе в Калифорнии. Он сможет рассказать вам очень многое об этом. Если на то пошло, вы можете прочитать его первую книгу. Это поможет вам узнать все, что вас интересует, если вы сможете это переварить.
– А какой он?
Симпсон сдержал улыбку. Он нахмурился и положил сигару в пепельницу.
– Странный, интересный, сильный, очень закрытый и очень открытый. Я видел, как он выступает, но никогда лично не встречался с ним. Создается впечатление, что он расскажет кому угодно все, что угодно, о тюрьмах, но ничего о себе. Взять у него интервью – это настоящий вызов. Я бы сказал, что он очень настороженный, но в то же время странным образом подкупающий. Он выглядит как человек, который ничего не боится, потому что ему нечего терять.
– Всем есть что терять, Джек.
– Вы думаете о себе, моя дорогая. Но некоторым действительно нечего терять. Некоторые уже потеряли все, что любили. До тюрьмы у него были жена и ребенок. Ребенка насмерть сбила машина, а жена покончила с собой за два года до его освобождения. Может быть, он один из тех, кто уже все потерял. Такое может сломать человека. Или дать ему своеобразную свободу. Я думаю, это как раз его случай. Для тех, кто его хорошо знает, он является чем-то вроде бога. Вы услышите много противоречивых отзывов о нем: сердечный, любящий, добрый или безжалостный, жестокий, холодный. Все зависит от того, с кем вы будете разговаривать. Он своего рода легенда и загадка. Похоже, никто не знает, каков он на самом деле.
– Судя по всему, вы знаете о нем немало.
– Он интересует меня. Я читал его книгу, слышал его выступления и проделал небольшую исследовательскую работу, прежде чем позвал вас обсудить это со мной, Кассия. Эту работу, по моему мнению, вы можете проделать блистательно. По-своему он так же замкнут, как и вы. Может быть, это научит вас чему-нибудь. И это интервью не пройдет незамеченным.
– Именно поэтому я и не хочу его делать.
Она внезапно снова стала решительной, хотя какой-то момент колебалась. Но Симпсон не терял надежды.
– А чего вы теперь хотите – безвестности?
– Не безвестности, а осторожности. Анонимности. Душевного покоя. Для вас в этом нет ничего нового. Мы обсуждали это и прежде.
– В теории. Но не на практике. И сейчас у вас есть шанс сделать статью, которая будет не только интересна для вас, но откроет перед вами прекрасные возможности с профессиональной точки зрения, Кассия. Я не могу позволить вам упустить этот шанс. По крайней мере, не сказав, почему вы должны это сделать. Я думаю, вы совершите глупость, отказавшись.
– И еще большую глупость, согласившись. Я не могу. Слишком многое поставлено на карту. Как я могу сделать это интервью, не вызвав определенный фурор сама? Из того, что вы мне рассказали, я поняла, что этот человек не может быть незамеченным. И как вы думаете, сколько понадобится времени, прежде чем кто-нибудь узнает меня? Это может быть сам Джонс, если на то пошло. Возможно, он знает, кто я такая. – Она покачала головой, но теперь уже решительно.
– Он не такой человек, Кассия. Ему глубоко наплевать на светские справочники, котильоны с дебютантками и на все остальное, что происходит в вашем мире. Он слишком занят в своем. Я готов поспорить, он никогда даже не слышал вашего имени. Он из Калифорнии, живет сейчас на Среднем Западе, вероятно, никогда не бывал в Европе, и можете быть совершенно уверены, что он не читает светской хроники.
– Вы не можете знать этого наверняка.
– Я почти готов поклясться в этом. Я чувствую, какой он, и я уже знаю, что его волнует. Исключительно. Он бунтарь, Кассия. Самоучка, умный и совершенно преданный своему делу бунтарь. А не плейбой. Бога ради, девочка, проявите благоразумие. Это ваша карьера, с которой вы сейчас играете. Он будет выступать с речью в Чикаго на следующей неделе, и вы можете легко и тихо сделать заметки. Интервью с ним в его офисе на следующий день, и все. Никто не будет знать, кто вы, когда он будет выступать. Я уверен, что и он не будет. И нет никаких причин, почему псевдоним К. С. Миллер надежно не прикрыл бы вас. Это все, что он будет знать. Он будет гораздо более заинтересован в том, как вы будете освещать его деятельность, чем в вашей личной жизни. Это не те вещи, о которых он думает.
– Он гомосексуалист?
– Возможно. Не знаю. Я не знаю, что делает мужчина, находясь шесть лет в тюрьме. И это не имеет значения. Важно то, за что он борется и как он это делает. Это главный вопрос. И если бы я подумал хотя бы на минуту, что эта работа подставит вас под удар, я бы вам ее не предложил. Вы знаете это. Все, что я могу сказать вам, – это то, что я твердо уверен: он не проявит ни малейшего интереса к вашей личной жизни.