Оскар меня опередил. Не в том смысле, что он бросился вперёд и заключил её в кольцо своих сильных рук, как делают в рассказах, которые печатают в журналах. Он просто слегка приобнял её за плечо.
– Ты в порядке? – тихо спросил он.
Она коротко и напряжённо кивнула – два раза, и всё. На языке Кахлы это означало: «Нет, не в порядке, но я буду делать вид, что всё нормально». Мне кажется, Оскар это понял, поэтому просто похлопал её по плечу, подбадривая, и взял у неё рюкзак. А она в ответ улыбнулась ему опять такой еле заметной печальной улыбкой.
Оскар был моим лучшим другом, но ревновать в тот момент казалось слишком уж мелочным. У Кахлы ведь, кроме нас, в целом мире никого не осталось. Мама её умерла, папа практически тоже. Если мы не вернём в Воронов котёл Эрию и маленького воронёнка, для мастера Милаконды, тёти Исы и остальных ведьм и колдунов из её круга – для Шанаи, фру Померанец и господина Малкина – неминуемо наступит смерть. Только с помощью птенцов вороновы матери смогут вырвать их из остановившегося мгновения, в котором они застыли, до того как жизненные силы покинут их навсегда.
Оскар даже не был моим парнем. Интересно, можно ли вообще нормально воспринимать тот факт, что твой лучший друг и твоя единственная подруга-ведьма явно начинают симпатизировать друг другу? Котёнок воспользовался моментом и, вскочив на меня и цепляясь когтями, вскарабкался на плечо. Он по-кошачьи встряхнулся, и во все стороны разлетелся песок. Я поспешно заморгала, чтобы не запорошило глаза, чувствуя, как мелкие острые песчинки залетают за воротник. Котёнок принялся тереться головой о мою щёку, мурлыча, как заведённая швейная машинка.
«Моя. Моя, моя, моя».
– Да-да, – пробормотала я. – Уже поняла.
Большим пальцем я почесала ему за ухом, там, где ему больше всего нравилось.
– Готовы? – спросила я. – Кахла, не могла бы ты…
Ведь Кахла по-прежнему лучше всех ориентировалась на диких тропах.
Она кивнула.
– Может, нам взяться за руки? – пропищала Никто. – Вдруг опять попадём в вороновый ураган…
У Никто не было рук, но у всех хватило такта об этом не напоминать.
– Наверное, неплохая идея, – ответила я.
Я уговорила сопротивляющегося Котёнка забраться мне под свитер – в самых чувствительных местах добавилось ещё песка, – а Никто заняла уже привычное место в рюкзаке у меня за плечами. Оскар, Кахла, Аркус и я взялись за руки. Кахла закрыла глаза и пропела несколько звуков дикой песни.
– Хорошо, – сказала она, – в эту сторону…
Почти сразу же начал сгущаться туман. Вот мы идём по песчаному пляжу, а в другое мгновение уже…
…что-то пошло не так.
Туман вокруг нас сомкнулся плотнее. Я знала, что Кахла идёт впереди, но не видела её. Я чувствовала руку Оскара и видела очертания знакомой фигуры, пальцы Аркуса нервно сжимали мои. Но в остальном я ощущала себя практически слепой. А туман…
– Здесь жарко, – сказал Оскар. – Так всегда?
Так же было и перед вороновым ураганом, который пронёсся по диким тропам, чтобы убить всех взрослых птиц Воронова котла.
– Кахла, – закричала я, – мне кажется, нам нужно отсюда выбираться!..
В отдалении раздался странный грохот, и тут я поняла, что всё вокруг перестало быть серым. Туман запылал тёмно-красным отсветом, напоминавшим старую кровь. Я услышала, как закашлялась Кахла, а через мгновение почувствовала то же самое: ужасное жжение в глазах и лёгких – ощущение, что всю тебя обжигают разъедающие испарения. Я судорожно закашлялась, диафрагма резко сжалась. Что же такое произошло?
– Газ, – просипел Оскар. – Кахла… назад!
Он цепко схватил меня за руку, а я крепче ухватилась за Аркуса. Ощутив мощный рывок, мы выскочили из туманов. Я ударилась обо что-то голенью, споткнулась и была вынуждена отпустить руку Оскара. Котёнок, зашипев, вонзил в меня когти – потом я обнаружила восемь царапин, небольших, но глубоких. Я по-прежнему ничего не видела, слёзы, ослепляя, текли по щекам, я закашлялась, отхаркиваясь, а когда попыталась смахнуть слёзы свободной рукой, стало ещё хуже, словно жаркие кроваво-красные газовые испарения плотно прилипли к коже. Тяжёлые частые дождевые капли вмиг намочили мои волосы и свитер, но я была только благодарна дождю. Я чувствовала, как капли смывают с кожи жгучую плёнку, и подняла лицо вверх, стараясь не закрывать глаза, чтобы дождь мог унять ужасное жжение.
Так я стояла несколько минут, прежде чем ко мне медленно стало возвращаться зрение.
Всё вокруг нас было погружено во тьму – не такую кромешную, какая бывает далеко за городом, а больше похожую на темноту, наступающую при включённых фонарях. За ноющее ощущение в голени я могла поблагодарить скамейку – абсолютно обычную зелёную скамейку из железа и пластмассы, какие стоят в парках. И на мгновение у меня возникло странное, похожее на сон, ощущение, что я вернулась в знакомые места. Но хотя на первый взгляд некоторое сходство имелось, этот сад не был Звёздным парком у меня дома. Цветы и деревья выглядели совсем по-другому. Кусты фуксии за скамейкой возвышались на целый метр, напоминая непроходимую чащу, а росшие на аккуратных клумбах большие белые колокольчики источали такой сильный сладковатый аромат, что сразу после газовой атаки он казался скорее удушающим, чем приятным. На толстом дереве, на другой стороне дорожки, окаймлённой полоской бледной травы, сидели четыре крохотные обезьянки, не отрывая от нас огромных глаз.