Однако изменило бы это сложившееся положение вещей? Ведь она была невероятно упряма. И несомненно, боролась бы с отцом на каждом шагу, закрывала бы глаза на тот опыт, который мог бы уберечь ее от ее будущего. Увы, она была влюблена и безнадежно слепа.
Избавилась ли она окончательно от влияния Гарета даже теперь, когда глаза ее открыты? Избавится ли вообще когда-нибудь? Грейс заметила, что он закончил разговор с мужчинами и направляется к ней. Грейс понимала, что вся эта поездка затеяна ради нее, а этот вечерний прием в особенности. Гарет задумал пообщаться с ней наедине и добьется этого. Частично потому, что Сандерсфорд всегда добивался, чего хотел. Частично потому, что ей самой важно выяснить, кончатся ли на этом их отношения. Конец это или некое новое начало? С Гаретом ничего нельзя знать заранее.
Этель внезапно наклонилась к ней и прошептала так тихо, чтобы ее услышала только Грейс:
— Вечер очень теплый, приятно было бы подышать воздухом. Ты можешь сказать, что мы с тобой решили погулять яа террасе.
Грейс посмотрела на невестку удивленно. Этель покраснела, смутилась и спрятала от нее глаза.
— Разумеется, если ты не против, — продолжала Этель. — Я не знаю, что ты чувствуешь. Я никогда этого не понимала. Но теперь я полюбила тебя. И Перри. Мне нравится Перри.
Она отвернулась, чтобы ответить на какое-то замечание миссис Стеббинс.
— Вы не танцуете, леди Лэмпмен? — произнес лорд Сандерсфорд, останавливаясь перед Грейс и кланяясь с улыбкой одновременно ей и двум другим дамам. — Моя гостиная не идет в сравнение с бальными залами, в которых вам пришлось танцевать в последние недели, но ведь вы привыкли к жизни в деревне.
— Я протанцевала один танец с Перри, — ответила Грейс.
— Но вы должны протанцевать следующий танец со мной, — сказал он, протягивая ей руку. — Как хозяин дома я хотел бы настоять на этом.
— Какое изысканное общество, милорд, — заметила миссис Стеббинс.
Он поклонился еще раз в благодарность за комплимент. Грейс, чувствуя на себе взгляд Этель, встала подала руку лорду Сандерсфорду.
— А теперь, Грейс, — через несколько секунд заговорил он, ловкими уверенными поворотами проводя ее через всю комнату к открытому французскому окну, — для нас с тобой настало время ненадолго исчезнуть, как ты думаешь?
— Да, Гарет, — ответила она, глядя прямо ему в глаза. — Настало.
Он ответил ей благодарным взглядом.
— Ты всегда была достаточно храброй, чтобы встретить опасность лицом к лицу. Я рад, что ты не находишь нужным отказаться с любезной улыбкой. Давайте прогуляемся по террасе, мэм?
Грейс приняла его руку и вышла вместе с ним в ночную темноту.
Перри отвел взгляд от двери и с улыбкой сообщил мисс Китинг, что, если она хочет, чтобы он перестал спотыкаться, пусть устремит свои голубые глаза на кого-то другого, а не на него.
Мисс Китинг кокетливо рассмеялась, порозовела, спросила, неужели сэр Перигрин и вправду считает ее глаза голубыми, а не просто серыми, и продолжала смотреть ему в лицо, еще шире раскрыв глаза.
Глава 10
— Мне не хотелось бы уходить с террасы, — сказала Грейс, когда лорд Сандерсфорд повел ее к выходу, не обращая внимания на занятых разговором двух пожилых джентльменов. — Это было бы неправильно.
— Мы прогуляемся по берегу реки. Нам многое надо сказать друг другу, Грейс, и если ты в том же настроении, в каком пребывала последнюю неделю, то у нас может возникнуть желание заговорить погромче и даже пустить в ход кулаки. Терраса для этого слишком людное место.
Грейс больше не возражала и позволила ему увести себя по темной лужайке мимо кустов и клумб к воде. “Опять Гарет настоял на своем, — с горечью отметила она про себя. — Однако то, что он сказал, вполне разумно”.
— Ну вот, — начал виконт, отпуская руку Грейс и поворачиваясь к ней лицом. — Теперь мы совсем одни. Никто не увидит и не услышит нас. Нам обоим нет нужды притворяться. Прошу тебя, давай поговорим откровенно. Я хочу тебя. И я имею в виду не тайную интрижку за спиной у глубокоуважаемого Перигрина, хотя нет ничего легче, как наставить ему рога. Я хочу, чтобы ты оставила его, потребовала развода и, если тебе хочется, чтобы мы с тобой поженились. Если нельзя этого сделать, тогда пошел к черту этот законный брак! Мы станем жить открыто как муж и жена и плевать нам на весь свет.
— А ты не переменился, Гарет. Все так же эгоистичен. Ты хочешь! И это единственное, что имеет значение, не так ли? Тебе нет дела до того, чего хочу я.
— Так скажи мне! Но будь честной, Грейс. Не отделывайся словами о том, что ты должна. Правду! Чего то хочешь?
— Я хочу, чтобы все оставалось как есть. До нашей встречи вновь, Гарет. Я ничего не хочу менять, потому что я была счастлива.
— Ничего уже не может остаться таким, каким было, — горячо возразил он. — Было, Грейс, в прошедшем времени! Ты встретила меня снова. И ты была счастлива. А сейчас уже нет. Верно?
— Верно.
— В таком случае что-то должно измениться. Но ты не можешь вернуться к прежнему, Грейс. Только вперед. Ты несчастлива, потому что вышла замуж не за того человека. Ты несчастлива, потому что вернулась к жизни спустя пятнадцать лет. И ты знаешь, что все еще любишь меня. И всегда будешь любить. Скажи мне правду.
— Как я могу любить тебя? — Грейс пожала плечами. — Я перестала любить тебя целую жизнь назад. Я ненавижу тебя. Нет, даже не так. Теперь я к тебе равнодушна.
Грейс видела при лунном свете, как он едва сдерживает гнев.
— Лгунья! Мы должны говорить честно, Грейс! Возможно, ты ненавидишь меня. Я принимаю это. Но ты не равнодушна ко мне.
— Как ты мог так поступить? — вскричала она, внезапно отбросив холодный и вежливый тон. — Как ты мог это сделать, Гарет? Для меня в тебе заключался весь мир. Ты знал, что разрушаешь мою жизнь, что мне, опозоренной, уже никогда не выйти замуж. И ты знал, что я беременна. Ты это знал. И ты утверждал, что любишь меня. Много раз. И ты всерьез считаешь, что после всего этого я могу относиться к тебе иначе, нежели с ненавистью?
— Нет, — сказал он. — Мне понятна твоя ненависть, Грейс. Но говори. Говори еще.
— Я выносила своего сына в одиночестве. Я родила его в одиночестве. Я в муках дала ему жизнь, а когда муки кончились, никого не было рядом, кто разделил бы мою радость. Тебя не было со мной, Гарет, когда родился твой сын. Ты женился на богатой наследнице.
— Да, — согласился Гарет.
— Он был незаконнорожденным. Джереми был ублюдком, мой отец не замечал его, твои родственники его не признавали. Он был никем. Прекрасное, невинное дитя. Твой сын, Гарет! Ты не заботился о его существовании. Не печалился о его смерти. Не вспомнил обо мне. Я ненавижу тебя. Ненавижу!
Грейс сжала кулаки и обеими руками начала молотить Гарета в грудь.
Он не пытался ее успокоить. Грейс была поражена, когда увидела в его глазах ликование.
— Ну вот, мы наконец к чему-то пришли, — произнес виконт, когда Грейс перестала его бить, но не убрала с его груди крепко сжатые кулаки.
Гарет взял ее за плечи, наклонился и поцеловал в губы.
Грейс могла вырваться. Через несколько секунд он заключил ее в объятия. Грейс не вырвалась. Это был все тот же Гарет, хотя он не держал ее в объятиях пятнадцать лет, все тот же Гарет, но уже не юноша, а взрослый и сильный мужчина. Его руки были уверенными и властными, его губы прижимались к ее губам страстно, тот же вкус поцелуя, тот же запах… Гарет, Гарет, Гарет. Он, и только он.
У Грейс ослабели колени, когда она прижалась к нему. Ее напугала очевидность его возбуждения и привело в ужас то, что она откликается на это возбуждение. Она силилась думать о чем-то еще. О ком-то еще. О Перри.
— Грейс, — прошептал виконт ей в самые губы, — любовь моя, я хочу тебя. Ляг со мной здесь. Сейчас. Послушайся своего сердца. Дай мне ответ своим телом. Ты никогда об этом не пожалеешь. Клянусь.