Никто не объяснил ей, что профессия психиатра сродни ремеслу тюремщика. В Германии душевнобольных держали взаперти, и никакого лечения им не полагалось — так понималась защита общества от опасных аномальных явлений. И ничем нельзя было помочь этим бедолагам, пребывающим в плену своего бреда, а уж тем более в Брангбо, где свирепствовали диарея, голод и всевозможные болезни, не имевшие ничего общего с душевными расстройствами.
Новый глоток. Господи, как она дошла до такого? Она, дочь миллионеров-коммунистов, что само по себе звучит как анекдот. Но анекдот этим не исчерпывался, если учесть, что ее родители-ленинцы бежали с младшим братом в Америку, этот Вавилон капитализма.
Минна осталась, причем в ее ощущении эмоциональной заброшенности мало что изменилось. Родители мечтали о светлом будущем для всех, но никогда не целовали собственную дочь. Они оплакивали нищету в мире, но не помнили, когда у Минны день рождения. Счастье для них было исключительно глобальным понятием. Тем временем Минна выросла с нянями, которые ее обожали и душили этим обожанием, как бархатными подушками. Рождение брата многими годами позже ничем не помогло: теперь родители если и обращали на кого внимание, то на младшего. Тем лучше для него.
Все совершенно ошибочно предполагали, что у нее денег куры не клюют. Некоторые даже намекали, что неплохо бы ей вложиться в институт в качестве благотворителя. Но все они ошибались: родители отбыли, не оставив ей ключи от сейфа. Они просто вручили доверенность дворецкому виллы, чтобы тот приглядывал за Минной. В очередной раз они отнеслись к ней как к двенадцатилетнему подростку.
Надо заметить, что она собирала коллекцию. За оскорбительные письма Маттиасу Герингу, кузену знаменитого сподвижника Гитлера и директору берлинского Института психиатрии, или же Герберту Линдену, отвечающему в Министерстве внутренних дел рейха за государственные психиатрические лечебницы, ее должны были уже давно отправить в концлагерь. Но всякий раз «дядя Герхард», старший брат отца, тот, кого прозвали «асфальтовым королем», прекращал любое преследование.
Ее лишили даже этого опереточного мятежа…
Что ей оставалось в подобных обстоятельствах? Коньяк и Брангбо. С алкоголем проблем не было: Эдуард, дворецкий, безотказно снабжал ее. Что касается клиники, там обреталось около ста пятидесяти пациентов, дюжина санитаров, двадцать монахинь и несколько служащих, в каждом из которых Минна видела шпиона СС. Этот маленький мирок кое-как перебивался, получая время от времени продовольствие, а то и медикаменты.
Если быть честным, главным образом аптеку опустошала она сама. Эфир, хлороформ, опиум, кокаин, морфин… все какое-то разнообразие по сравнению с коньяком «Хеннесси».
Позади раздались шаги. По тяжелой поступи она узнала Альберта, этого жирного монстра, который, кажется, и спал в своем халате. Она обернулась: действительно он. Нацист, полудебил, но надежный. Она несколько раз переспала с ним.
— Их доставили.
— Сколько?
— На глаз несколько тысяч.
— Яйца тоже?
— Да.
— Чем ты расплатился?
— Оставшимся морфином.
Минна выкинула окурок, убрала фляжку и выбралась из тачки, где обычно пускала корни.
Ее снова ждала работа.
15
Она направилась к зданию в глубине. Правое называли Schlangengrube, «змеиный ров» — большое замкнутое пространство, где больных содержали всех вместе. Оно вполне заслуживало свое наименование.
Слева располагалось крыло отдельных палат, которое можно было бы назвать тюрьмой или застенком, раз уж туда засаживали на долгие годы, оставляя заключенных вариться в собственном бреду и гадить в ведро.
Но на взгляд Минны, настоящим кошмаром был центральный корпус, то есть лечебный. В сущности, «ее» корпус, который немногим отличался от камеры пыток.
Список проводимых в Брангбо экспериментов был длинным: курс лечения ледяной водой, пиявки на лоб, превращающие кожу в сплошные, крайне болезненные язвы, вращающиеся кровати (гестаповцы вполне могли бы позаимствовать эти методы), прижигание каленым железом (страдания считались благотворными)… Для «дергунчиков» разработали отдельную радикальную процедуру: их полностью загипсовывали или помещали в путы, препятствующие любым конвульсиям. Считалось, что это должно помочь.
Получив назначение, Минна сразу положила конец подобным варварским методам, кроме одного: гидротерапии. Раз на раз не приходился, но этот метод давал кое-какие результаты. Она кинула быстрый взгляд в смотровое окошко. Шесть крошечных ванн, по три с каждой стороны, друг против друга. Больные проводили в них минимум по шесть часов, а то и целый день. Температуру воды старались поддерживать постоянной, и на безумцев это действовало успокаивающе. К несчастью, вода в Брангбо не была проточной, а пациенты постоянно мочились и испражнялись в свои ванны. На выходе получали несчастных, дрожащих в своем мерзком рассоле.