— А поиск свидетелей?
— Я отправил парней все прошерстить, но, честно говоря, с какой стати кто-то попрется в эту парковую глухомань? Нет, меня другое удивляет: ведь наш убийца после такой резни должен был весь изгваздаться в крови. Как же он вернулся к себе? Переоделся на месте?
Бивен подумал о реке, протекающей совсем рядом. Первое убийство произошло на Музейном острове. Второе — в Кёльнском парке, в квартале от Шпрее. А теперь Тиргартен, несколько метров до берега… Может, наличие воды играло определенную роль в безумии убийцы — или же в его ритуале. Какой-то символ или еще что-то. А может, он просто скрывался вплавь…
Пока Бивен усаживался, Хёлм бросил ему на стол папку цвета крафтовой бумаги — цвета, прекрасно знакомого Бивену: он означал донесения, слежку, клеймо гестапо.
— Это что?
— Лени Лоренц, в девичестве Клинк. И вовсе не дитя из церковного хора, если понимаешь, что я имею в виду.
Бивен открыл папку, не слушая комментарии Динамо.
Оказывается, Лени была из бродяжек. Родилась в 1908 году в скромной семье в Рейнской области, в десять лет потеряла обоих родителей — туберкулез. Проведя три года в сиротском приюте недалеко от Кёльна, она сбегает в Берлин. Новый ее след обнаруживается в 1922 году в маленьких кабаре. В четырнадцать лет она принимает участие в эстрадных представлениях. В последующие годы ее неоднократно задерживают за приставание к прохожим, то есть за проституцию. Не оригинально. Тогда говорили: «Кило хлеба стоит миллион марок, а девушка — одну сигарету».
Куда удивительнее другое — ее брак в 1929-м с Вилли Беккером. Вот это имя было ему знакомо. Опасный тип, с которым он сталкивался во времена своего пребывания в Unterwelt. Сутенер-гомосексуал, полуартист, полумошенник. Вилли Педик, Вилли Содомит, Вилли Карп. Как Лени Лоренц умудрилась превратиться во фрау Беккер?
Они разводятся в 1934-м. Год спустя Лени выходит за Ганса Лоренца, самого богатого банкира Берлина. Бивен догадывался, что развод двух ночных бабочек произошел по взаимной договоренности, имевшей целью освободить место Лоренцу — столь блестящая партия два раза в жизни таким, как Лени, не подворачивается.
Поглощенный чтением, Франц не сразу обратил внимание, что Хёлм продолжает говорить.
— Ты меня слушаешь или нет?
— Извини. Так что ты сказал?
— Сказал, что из Вилли Беккера получится железный подозреваемый, надежней крупповской стали.
Покачав головой, Бивен отмел версию:
— Невозможно.
— А почему бы нет? Беккер отребье и…
— Не его стиль. Никогда он не станет пачкать руки, убивая женщину. На крайняк мужчину. И кстати, зачем бы ему это делать?
— Из ревности.
Бивен улыбнулся:
— Не думаю, что у Вилли и Лени были отношения такого рода.
— Может, она больше не хотела делиться баблом с бывшим сутенером.
Типичная для Динамо логическая ошибка. Бивен у Лени и Вилли под кроватью не сидел, но был уверен, что здесь не было связи эксплуататор/эксплуатируемая. Они были партнерами — вот в чем разница.
— Предположим, это дело рук Вилли, — допустил он. — С чего ему тогда так зверствовать? И зачем убивать двух других?
Хёлм устроился на стуле напротив стола Бивена. На месте обвиняемых. Взял бутылочку чернил и начал перебрасывать ее из руки в руку.
— Может, их он и не убивал. Просто подражал почерку убийцы, когда приканчивал Лени.
— Никто не знает про эти убийства.
— Типы вроде Вилли в курсе всего.
— Ладно, — уступил Бивен. — Я допрошу его сегодня вечером. У него клуб для педиков на Ноллендорфплац.
— А я?
— А ты разузнаешь про двух Лени. Про фрау Беккер и фрау Лоренц. Ее прежние связи и теперешние.
— Это ж надо опросить кучу народу… И что мне им говорить?
— Полагаюсь на твое природное психологическое чутье. Но ни слова об убийстве.
Бивен встал и направился к двери.
— Куда ты идешь? — спросил Динамо.
— Сообщить о смерти супруги Гансу Лоренцу.
Хёлм от всей души рассмеялся:
— Иногда я задаюсь вопросом, понимаешь ли ты, в каком мире мы живем. Ты правда думаешь, что Лоренц еще не в курсе? Да как только тело опознали, первым делом его и предупредили. Все идет поверх твоей головы, Франц.