Внезапно отец жестом заставил его замолчать:
— Тихо. Ты слышишь?
— Нет.
— Слушай!
Бивен не шевельнулся.
— Теперь слышишь?
— Что?
— Шум… шум в трубах.
Франца всегда удивляло богатство и разнообразие его бреда. Петер Бивен провел бо́льшую часть своей крестьянской жизни, перепахивая землю и засевая ее, но слабоумие пробудило такие зоны его мозга, о существовании которых никто не подозревал. Он воображал невероятные картины, сплетал сложные истории, демонстрируя недюжинный творческий потенциал.
— Они снова его пустили, — прокомментировал он. — Правильно, сейчас ведь ночь.
— О чем ты говоришь?
— Это газ свистит… Они нас потихоньку отравляют. Ночью, когда все спят, они пускают газ… Сейчас тебе покажу. — Он в два шага пересек палату (босые ноги в солдатских сапогах) и ткнул в трубы, вмонтированные в стены. — Гляди… — (Его длинные пальцы походили на мертвые ветки в нескончаемую зиму.) — Видишь, они пускают газ по этим трубам, трубы-то все пористые… И убивают нас, пока мы спим…
Как всегда, его бред отличался строгой логикой: в него почти можно было поверить.
— Папа, не беспокойся. Просто трубы в плохом состоянии, это всего лишь центральное отопление.
— Ну что ты за кретин! — Отец внезапно вскочил — ростом он не уступал сыну. — Да нет, это я кретин! — клоунским тоном воскликнул он. — Ты же один из них. Ты из армии сволочей, которые решили уничтожить победителей, сжечь бесполезных, из тех, кто продал душу дьяволу якобы во имя родины!
— Германия очень переменилась, папа. Она встала с колен, она…
Старик расхохотался: несгибаемость действительно была его сильной стороной.
— Германия пляшет на наших костях, сынок! И твои сапоги топчут мой рот. Я умру, задушенный газами твоих командиров.
— Папа…
Старик плюнул на пол: беседа была закончена.
Как всегда, Франц вышел из палаты в шоковом состоянии. В горле сухо, глаза щиплет от слез. И как обычно, вернул себе силы, поклявшись отомстить за отца. Пойти на фронт. Убивать французов…
Наконец-то обстоятельства складывались удачно: Германия вот-вот нападет на Польшу. Франция и Англия не смогут остаться в стороне. Начнется Вторая мировая война, и он будет в первых рядах.
Но оставалось еще это расследование и…
— Как он вам сегодня?
Франц обернулся. Перед ним стояла Минна фон Хассель, скрестив руки на груди, в накинутой на плечи замшевой куртке. В изящных пальчиках дымилась тонкая сигарета. Картина идеально вписывалась в обстановку: кирпичные стены, мягко отсвечивающие свернувшейся кровью в лучах алого заката.
В то же мгновение Бивен понял, что приезжает сюда, в Брангбо, только чтобы ее увидеть.
13
Бивен перечитал досье Минны фон Хассель тысячу раз, не меньше. Родители аристократы и коммунисты (и миллионеры), сбежавшие в Штаты. Блистательная студентка. Временная работа в разных психиатрических клиниках Берлина, а затем — отравленный дар: руководство клиникой в Брангбо. Приняв этот пост, баронесса Минна фон Хассель стала первой немкой, возглавившей лечебное заведение, и самым молодым руководителем такого ранга в истории. Не замужем, детей нет, законченная алкоголичка.
— Ну что я могу вам сказать? — бросил он, скрывая волнение. — Вот уже двадцать лет, как я раз в неделю приезжаю повидать его, где бы он ни находился, и никогда не замечал ни малейшего улучшения. Хуже, конечно, иногда становилось, а вот лучше ни разу.
Минна задумчиво затянулась сигаретой. Розовые завитки дыма, казалось, вбирали в себя ее размышления.
— Это проклятие нашей профессии, — заметила она смирившимся и в то же время беспечным тоном. — Мы не вылечиваем наших пациентов. Мы лишь облегчаем их состояние. И то…
— По крайней мере, вы не морочите голову.
В уголке ее губ мелькнула легкая улыбка, похожая на запятую.
— Идемте, сменим обстановку.
Они направились к воротам. По саду бродили пациенты, словно выбравшиеся из собственных могил. Некоторые так и не сняли смирительных рубашек, и длинные рукава волочились по земле; другие, жертвы Большой войны, несли на себе нескрываемые увечья.
Франц никогда не видел столь мрачного места, а уж он навидался кошмарных закоулков. И все же, выйдя за ворота, он почувствовал себя счастливым.
Он исподтишка глянул на Минну, которая курила, как девочка-подросток, зажав сигарету прямыми пальцами. Ее куртка кое-что ему напомнила — костюмы из вестернов, с бахромой, к которой она питала явную слабость. Эта необычная одежка воскресила в памяти романы Карла Мая, которыми он зачитывался в детстве.