Тетя торопливо покидает комнату, через открытую дверь на долю секунды передо мной открывается вид на холл дома семьи де Лука. Обслуживающий персонал суетится, когда дверь закрывается, я чувствую аромат лобстера и маринары, и у меня начинает урчать в животе.
Я не ела ничего со вчерашнего вечера, но теперь, когда мой вес стал темой всеобщей обеспокоенности, уверена, что, если я попытаюсь стащить себе что-то на перекус, мама снесет мне голову.
Не приведи господь, чтобы на моей свадьбе было что-то не так, если только не она сама это устроила.
Хотя имидж всегда был самым главным приоритетом для моей семьи, особенно в последние годы, когда сократилось количество организованной преступности. Она все еще существует, но в очень ограниченных масштабах – за кулисами, спрятанная в тени. Папе и его людям вместе с другими семьями в стране приходится вести свой бизнес более осторожно.
– Главное – контролировать, что о тебе говорят, – всегда твердит папа. – Тогда и все остальное будет под контролем.
Если люди не считают тебя членом жестокой бандитской группировки, у них не будет повода заявлять на тебя в полицию.
Поэтому меня выдают замуж за наследника ведущих бостонских медиакомпаний, несмотря на то, что единственное чувство, которое я питаю к своему будущему мужу, – это пренебрежение.
Разумеется, мои чувства ничего не значат. Не в этом мире.
Все, что нужно la famiglia[3], – это чтобы я вела себя тихо, как мышка, и выполняла свои обязанности.
Мама со вздохом подпирает руками бока и, прищурив глаза, оглядывает меня с головы до ног. Из трех дочерей Риччи я единственная, кто похож на прекрасную бывшую дебютантку Кармен, – у нас одинаковые длинные черные волосы и золотисто-карие глаза, в то время как мои сестры более светлые, как папа.
Знаю, наше сходство влияет на ее отношение ко мне. Из-за него она критикует меня по малейшему, самому незначительному поводу, потому что исправить эти мелочи в себе уже слишком поздно.
Хотелось бы, чтобы понимание этого помогало мне легче переносить ее нотации… но это не так.
– Итак, дамы, пора выдвигаться. Мы должны быть в церкви через полчаса, – говорит Нонна по пути к углу комнаты, где стоит поднос с обедом. Она берет оливку с серебряного блюда и отправляет ее в рот, запачкав кончики пальцев ярко-розовой помадой.
– Ой-й, – доносится стон из холла. Вдруг на пороге появляется стройная фигура Арианы, огненно-оранжевое вечернее платье обятивает тело балерины.
Зависть разрывает мою грудь при виде ее – высокой, грациозной и красивой, – пока я стою здесь в своем свадебном платье и чувствую себя гадким утенком. Я молчу, пытаясь прогнать мамины комментарии, которые снова и снова крутятся в моей голове.
– Вот опять, – бормочет мама, заправляя выбившуюся прядь волос мне за ухо.
Нонна закатывает глаза.
– Ариана, ты можешь когда-нибудь перестать жаловаться?
– Нет. – Сестра моргает, ее оленьи глаза расширяются, когда она видит меня. – Господи, Е, выглядишь потрясающе.
Я благодарно ей улыбаюсь, чувство вины пожирает меня изнутри. От чего именно, сама не понимаю.
– Чувствую себя фарфоровой куклой.
– Привыкнешь, – говорит мама, отмахнувшись.
Хмурясь, сестра скрещивает руки на груди.
– Зачем нам ехать так рано? Гости приедут только через два часа.
– Потому, nipotina[4], что на нас лежит ответственность за организацию церемонии. Как будто я могу доверить кому-то другому в этом городе свадьбу моей внучки. – Нонна подмигивает, подходит к моей сестре и, приобняв за талию, выводит из комнаты.
– Ты почти готова, carina[5]. Мы для тебя кое-что приготовили, что-то синее… – Поджав губы, мама оглядывает комнату, ее взгляд останавливается на подарочной коробке, которую Нонна принесла ранее.
Она подходит к ней, снимает крышку и вынимает из нее тиару с фатой. Я поворачиваюсь к матери спиной и смотрю через зеркало, как она приближается ко мне. Ее пальцы скользят по моему виску, когда она надевает тиару мне на голову и закрепляет шпильками, которые достает из кармана.
Расправив фату так, чтобы она падала мне на плечи, закрывая мои волосы, она удовлетворенно пищит и обнимает меня.
– Идеально, – говорит она, сжимая меня. – Матео будет в шоке, когда увидит тебя у алтаря.
Страх заполняет мои внутренности, затвердевает, подобно цементу, причиняя боль от груза нерешительности.
– У тебя было так же? – тихо спрашиваю я, зная, что мы похожи не только внешне.
– Что ты имеешь в виду?
Я в неуверенности прикусываю щеку.