— Почему, Мэтт? Почему бы мне не встретиться с кем-нибудь?
— Ты его любишь?
Я удивился, ответив на вопрос вопросом:
— Ты любишь Черри?
— Нет.
Честный ответ. Я пытался сдержать свой гнев, потому что знал: как только он иссякнет, я почувствую себя грязным и опустошенным.
— Нет. Я не люблю Коула, и тебе это известно. Если бы все сложилось как я хочу, в моей постели вчерашней ночью был бы ты. Каждой ночью. Но ты ясно дал понять, что не желаешь иметь со мной ничего общего.
Мэтт уставился на стену над моей головой. Я видел, что он борется. Ему было неловко, больно, он злился. И, как я надеялся, хотя бы немного ревновал.
— Я люблю только тебя, но если ты думаешь, что стану вымаливать прощение за то, что происходит в моей жизни после того, как ты покинул ее без оглядки, то можешь катиться в ад.
Он постоял еще минуту, так и не взглянув на меня:
— Думаю, мне лучше уйти.
— Я тоже.
Мэтт вернулся следующим вечером. Когда я открыл дверь, услышав стук, он стоял на пороге, прислонившись к дверному косяку с упаковкой пива в руках. Осунувшийся, мертвенно-бледный.
— Дерьмово выглядишь.
На его лице мелькнул намек на псевдоулыбку.
— Ты один? — Никакого осуждения в голосе. Он просто давал мне предлог отправить его к черту, если бы я захотел.
— Да.
Он вздохнул и тихо произнес:
— Мы можем попробовать начать все сначала? В последний раз все вышло из-под контроля.
Из души испарились гнев и обида, исчезнув вместе ощущением несчастья. Я обрадовался его возвращению:
— Конечно.
— Я слышал о ребенке, — сказал он, заходя в квартиру. — Ты теперь дядя-морпех?
Я деланно натянуто рассмеялся.
Он отнес упаковку пива на кухню и вернулся с двумя открытыми бутылками. Мы стояли и смотрели друг на друга.
Мне оставалось, замерев, пожирать его глазами, — иначе я бы не выдержал и набросился на него с объятиями. Ничего романтического, в конце концов, мы никогда не были любовниками, лишь только друзьями, но от этого боль потери казалось еще сильней. И когда он вошел ко мне в дом без укора и осуждения в глазах, я почувствовал, что впервые за последние несколько недель снова могу дышать.
Мэтт по-прежнему испуганно прятал глаза, словно ожидая, что я что-нибудь скажу или даже накричу на него, а когда решился поднять взор, я лишь стоял и улыбался, как идиот.
— Так здорово снова тебя видеть, — сказал я, и его брови удивленно взметнулись вверх.
Облегченно выдохнув, он хлопнул меня по спине так, что я пошатнулся:
— Пошли присядем.
Мы устроились на диване бок о бок, как сотни раз до этого. Все привычно и знакомо. Мэтт откинулся на спинку и смежил веки. Он все еще казался наглухо застегнутым на все пуговицы, но, несомненно, был рад снова оказаться рядом со мной.
— Откуда ты узнал о ребенке?
Он сел и до боли знакомым жестом стал сдирать этикетку с бутылки:
— Черри рассказала.
Ревность — горячая, злая — всколыхнулась в груди, но я постарался ее унять. Однако мой следующий вопрос прозвучал резко:
— Ну и как она?
Раздался невеселый смешок:
— Господи, Джаред, ужасно. С ней скучно, она с ног до головы обливается вонючими духами. Не любит походы, ненавидит горы, постоянно что-то ворчит во время футбольного матча и даже не знает, где находится зачетная зона. И без остановки талдычит одно и то же: как она ненавидит свою работу и как ненавидит этот кусок дерьма — своего бывшего.
— Гм… — Я постарался сдержать улыбку.
После минутного молчания он добавил:
— Хуже всего то, что я прекрасно знал, что все так и будет. — Он посмотрел на меня. — Ты собираешься мне сказать, какой я идиот?
— Если тебе полегчает.
Он опять грустно рассмеялся и вернулся к этикетке:
— Последние недели были просто ужасны.
Я потрясенно замолчал, стараясь собраться, и смог ответить спокойно:
— У меня тоже.
— Я скучал по тебе, — произнес он хриплым шепотом. Но когда я потянулся к нему, отпрянул. — Не надо.
Пришлось отстраниться, сжавшись от боли.
— Я не это имел в виду. — Он вздохнул и опять откинул голову. — Я просто… — Прикусил губу, уставившись в потолок. — Знаю, у меня нет права просить, но можно, я ненадолго останусь? Мне хочется… хочется побыть здесь. — Его голос дрожал.
— Конечно.
Мы смотрели телевизор и пили пиво, в основном болтая о футболе, в нашей обычной — разве лишь чуть более неловкой — манере подкалывая друг друга. Мэтт медленно расслаблялся, избавляясь от налета скованности и грусти, но за весь вечер ни разу не улыбнулся. В конце концов он закрыл глаза и через несколько минут заснул.
Когда я проснулся, его уже не было.
На следующий день ко мне в подсобку заскочил взволнованный Ринго:
— Джаред, там пришла миссис Рочестер.
Через минуту я понял, что это за птица:
— Ты имеешь в виду Элис Рочестер?
— Я не знаю ее имени.
— Директор школы?
— Да.
— Черт. — После истории с вызовом полиции с разрешением от родителей вернулись почти все ученики, кроме двоих. Но, видимо, этого оказалось недостаточно — кто-то решил нажаловаться в школу. — Скажи, что я сейчас выйду.
Я несколько секунд настраивался на конфронтацию, стараясь собраться с силами.
Миссис Рочестер великолепно выглядела для своих сорока лет — высокая, моложавая, подтянутая, в строгом темно-синем костюме.
— Мистер Томас. — Со своей белозубой улыбкой она запросто могла сниматься в рекламе зубной пасты. — Кажется, официально мы еще ни разу не встречались.
— Зовите меня Джаред.
— Джаред. Тогда зовите меня Элис. — Она все еще улыбалась. — Даже не представляете, какой переполох из-за вас поднялся в школе.
Ее жизнерадостность начинала раздражать:
— Извините. Я просто пытался помочь.
— Почему вы извиняетесь? — удивленно спросила она.
— Вы ведь говорите о моем репетиторстве, я правильно понял?
— Конечно. Если вас не затруднит, не могли бы вы найти время для встречи со мной и некоторыми учителями? Всего на несколько минут.
— Дерьмо. — Я произнес это вслух?
— Простите?
— Ничего-ничего. — Глубокий вдох, натужная улыбка. — Извините. Я приду, если это так важно.
— Вот и хорошо, — кивнула она с явным облегчением, заново демонстрируя великолепные зубы. — Скажем, сразу после каникул Дня Благодарения, в первый понедельник декабря. Подходите в школу к четырем.
— Договорились.
— Что это значит? — поинтересовался Ринго после ухода миссис Рочестер.
— Вероятно, конец наших занятий.
Глава 20
Два дня спустя Мэтт забарабанил в мою дверь так, что петли заскрипели.
— Я расстался с Черри, — сообщил он, как только вошел.
— Ух ты. — Оставалось надеяться, что мне удалось хоть немного скрыть очевидную радость. — А почему?
Он покосился на меня гневным взглядом:
— Нет! Не надо. Ты знаешь, почему.
— Мэтт…
— Нет!
Я замолк, сердце билось где-то в горле, пока Мэтт метался по кухне, зверея с каждым шагом. Мне бы все равно не удалось его успокоить, что бы я сейчас ни сказал, поэтому оставалось лишь ждать. Вдруг он замер и что есть силы ударил кулаком о стену.
— Полегчало? — поинтересовался я.
— Нет. — Он прижался к стене лбом рядом с окровавленной вмятиной в гипсокартоне. Немного помолчав, продолжил: — У меня такое чувство, будто я не спал несколько недель. — Казалось, он вот-вот разрыдается. — Я чертовски устал и расстроен. Мне одновременно хочется тебя поцеловать и выбить из тебя всю дурь.
Должен признаться, меня эти слова несколько встревожили:
— А мое мнение учитывается? Потому что я определенно предпочитаю первое.
Он даже не улыбнулся:
— Ужасно, что я не могу перестать думать о тебе, ужасно, что так сильно скучаю.
— Я тоже скучаю по тебе, Мэтт, — признался я. — Как бы мне хотелось хоть что-то сделать, чтобы мы снова стали друзьями.