Он шел и думал о том, что всю свою жизнь учился что-либо ценить только тогда, когда терял. Мать, вечно утомлявшая его своей религиозностью и сверхзаботой, оказалась вдруг самым близким человеком, когда оставила его в этом мире и переселилась в иной. Жена, которую сначала чудом обрел, а потом частенько ругал и даже дважды чуть не развелся. Работа, от которой устал и считал годы до пенсии. И вот теперь — планета, о которой он вообще никогда не задумывался, а просто шел по ней, жил на ней — и вот теперь ее тоже не станет.
Ветер становился все сильнее. Игорь поднял голову и увидел, что вершина уже близко, и там, на самой макушке, сияет сусальным золотом огромный крест.
– Слава Иисусу Христу! – сказал кто-то совсем рядом, и от неожиданности Тимофеев вздрогнул и обернулся.
Наконец-то он увидел живого человека, а не мешок с костями.
Монах был высоким и тощим, черно-седая борода сбилась в колтун, а на голове забавно топорщился клок волос.
– Здравствуйте, – ответил Тимофеев, с разочарованием отмечая, что в детстве он себе представлял жителей святого острова. Никакого величия в глазах, никакой ангельской красоты в облике. Но зато в нем не было кое-чего еще — страха.
Хотя, может, он и не знает, что должно произойти совсем скоро?
– Извини, если испугал. Ты христианин? – спросил монах, широко улыбаясь.
– Я крещеный атеист.
– А, ну это не страшно. Если хочешь, пойдем со мной — мы живем во-он там, возле церкви. Нас всего четырнадцать человек, послушание по кухне все несем по очереди по двое, а в остальное время — хочешь, гуляй, хочешь — молись.
– А я вам не помешаю?
– Нет, что ты, нет. Как же ты можешь помешать монахам в ожидании их Господа?
– А он придет? – усмехнулся Тимофеев, глядя собеседнику в удивительно радостные глаза.
– А как же? Конец света идет, а с ним и наше избавление. Те, что бегут с Земли — зря бегут. Они Господа навек потеряют, потому как от него отрекаются. А жизнь без Бога — это же ад кромешный. Поверь мне — все самое удивительное, все самое прекрасное с момента сотворения мира скоро случится именно здесь, и мы станем свидетелями чуда! Сказано — претерпевший до конца спасется.
Тимофееву вдруг стало завидно. Хорошо бы вот так же верить — радостно, по-детски, без оглядки на доводы разума и заявления науки.
– А что будет потом?
– А потом будет Святой Иерусалим, золотой город, где никогда не наступит ночь! Сказано: и отрет Бог всякую слезу с очей их, и ни смерти, ни плача уже будет. И город не имеет нужды ни в солнце, ни в луне...
«Потому что вся наша Земля станет Солнцем...» – подумал Тимофеев, но вслух ничего не сказал.
***
И увидел я новое небо и новую землю; ибо прежнее небо и прежняя земля миновали, и моря уже нет.
Откровение Иоанна Богослова
В каюте тускло горел свет.
На столе стояла запрещенная сухим законом Содружества Станций водка, тарелка питательной смеси и банка ставшей великим деликатесом тушенки. Сегодня у Прохорова в гостях был высокий гость — бывший президент страны, сдавший свои полномочия после объявления единого правительства, а ныне — советник по вопросам идеологии.
Это он принес тушенку.
– Помянем, – произнес господин бывший президент и опрокинул стопку.
– Помянем, – откликнулся на ставший традиционным тост Прохоров. Водка приятным теплом разливалась по сосудам.
– Подумать только — восемнадцать месяцев мы в открытом космосе... Совсем одни, без дома...
– Ничего, – с суровой уверенностью заявил Прохоров, – Мы найдем себе другой дом, построим новые города и назло всей вселенной будем жить! Главное — мы не погибли, человечество как вид продолжает существовать — и это уже победа!