— Люблю, слышишь?
— Да…, — её голос срывается в надсадный шёпот.
— Не хочешь прощать — не прощай. Тот Ярослав этого не заслужил. Но вот этот, — и я всё-таки решил коснуться кончиком пальцев её костяшек, — он другой, он изменился. Посмотри, Ника…
— Но твой дед…
— Что? — нахмурился я, собираясь придушить старика голыми руками, если этот старый хрыч вновь обидел самую лучшую девушку на всей планете.
— Он подослал ко мне какого-то мужика, который настоятельно просил меня принять от твоего родственника квартиру в центре города.
— Я убью его! — возмущённо зарычал я.
— Это то, что я думаю, Яр?
— Это извинения.
— Что?
— Я просил его извиниться перед тобой за прошлое и обеспечить жильём, чтобы ты не осталась на улице, ведь твоя мать…
— Нет у меня матери, Яр, — жёстко отчеканила Вероника и отвернулась, быстро стирая с уголков глаз солёные капли.
— Зато у тебя есть я…
— Ты улетел! — склонила она голову набок и поджала губы, а я видел, как дрожит её подбородок и внутренне скорчился, осознавая, насколько в данный момент ей плохо.
— Чтобы больше не раздражать своим нежелательным мельканием у тебя перед глазами.
— А почему вернулся?
— Залипал на твои фотки, скуля от тоски. А потом нечаянно набрал твой номер. Ты ответила и согласилась встретиться. А я, грешным делом, размечтался, что ещё не всё потеряно.
Наши взгляды ловят друг друга. Тело прошивает током. Я почти дымлюсь от своих зашкаливающих чувств. Меня так тянет к ней. Невыносимо!
— Молодые люди, на выход! — разрывает магию между нами голос контролёрши колеса обозрения, и мы вздрагиваем.
Покидаем тепло кабинки и молча бредём до парковки, где я оставил свою машину. Я тащу глупого плюшевого медведя, хотя хотел бы нести на руках Истому. Но она прячет взгляд и, кажется, полностью ушла в свои мысли. До её дома доезжаем преступно быстро, хотя я тащусь по ночному городу с минимальной скоростью, собирая возмущённые сигналы клаксонов.
Кто-то даже выкрикнул в мой адрес неблагозвучное ругательство:
— Дрочер!
А мне плевать. Я тут надышаться пытаюсь, нажраться этой близостью с девушкой мечты по самые гланды, чтобы потом вспоминать каждое мгновение и смаковать его в будущем, когда она окончательно и уже бесповоротно даст мне отставку.
И вот её подъезд. И её этаж. Цветы и медведь удостаиваются чести попасть в её квартиру. Но не я.
Меня оставили стоять на лестничной клетке. Мяться и смотреть на Веронику с грустью, но обожанием. И гадать, что она ответит, если я рискну попросить её ещё об одной встрече. Уже завтра.
Наглость, да. Но за спрос же не бьют.
— Спасибо за вечер, Ярослав, — выпалила Ника, прерывая затянувшееся молчание между нами.
— Это тебе спасибо.
И снова тишина, отыгрывающая на истерзанных нервах похоронный марш. Но я ведь не во всём ей ещё сознался, так? Я должен был рассказать, почему остался в Краснодаре. Почему вновь принялся, как обкуренный сталкер таскаться за ней повсюду и вымаливать свидания. Почему писал, звонил и был в ту ночь в клубе, посылая ей бутылки с шампанским.
Но главное, мне нужно было объяснить Веронике, что всё это не имело ничего общего с тем спором, на который я по дурости согласился с Аммо. Что это была лишь удобоваримая причина для меня, чтобы попробовать всё исправить и снова завоевать её.
Что я никогда бы не смог причинить ей боль вновь, а мои бравурные речи лишь жалкое прикрытие для обнажённых чувств и слепой, безответной любви.
Ну и вот — поехали! Она стоит передо мной, переминается с ноги на ногу, нервно теребит краешек собственной блузки в тонких пальцах и ждёт, что я буду храбрым, как и обещал.
Набрал в лёгкие побольше воздуха, мысленно вдарил себе по затылку, подгоняя сказать то, что должен. И всё-таки выпалил:
— Слушай, Ника, я тут, что ещё хотел…
— Наконец-то поцеловать меня? — резко подняла она на меня свои глаза и одним махом убила. И меня. И мои благие намерения.
Чёрт!
Я сделаю это потом.
А сейчас? А сейчас мне выдали билет в рай.
Погнали…
Глава 42 — Как сон
Вероника
Бедное моё сердце…
Оно уже даже не стучит. Оно задыхается, молотя по рёбрам с такой силой, что, кажется, ещё чуть-чуть и они треснут. Оно, глупое, рвётся к своему кумиру. Вопит, раненым животным. И ничего больше не хочет слышать, кроме вот этого парня, который сейчас взирал на меня так честно и так открыто. Так, как никогда прежде.
Распахнул душу: «на, смотри, Вероника!».
А я ничего не вижу от слёз. Мне и хочется, и колется. И больно, и сладко. И так страшно поверить ему ещё раз, хотя я знаю, что если это очередной обман, то заново я себя уже не соберу.