могла потерять контроль над собой перед этими людьми. Какая-то часть
меня, та часть, которую так усердно воспитывала во мне мать, требовала, чтобы я вела себя соответствующе настоящей леди. Я должна была сохранять
самообладание. Я должна была относиться к этим людям по-доброму, даже
если хотела наброситься на них. Они не виноваты во всем этом. Они
пытались помочь.
– Простите, – сказала я врачу, с трудом проглатывая каждое слово. –
Вы подвергли свою жизнь опасности, чтобы помочь графине. Вы
заслуживаете моей глубочайшей благодарности, а не осуждения.
Он склонил голову. Я подняла руку, чтобы погладить маму по щеке, но
чья-то крепкая хватка остановила меня. Я подняла глаза и увидела аббата.
Его тонкие пальцы обхватили мою руку.
– Как бы вам ни хотелось прикоснуться к ней, миледи, вы не должны
этого делать.
Меня так и подмывало вырвать руку и броситься на мать. Но
сострадание в глазах аббата победило. Я больше не могла сдерживать слезы.
Они потекли, оставляя горячие ручейки на моих щеках.
– Вы ничего не можете сделать, чтобы спасти ее, святой отец? Особая
молитва? Благословение? Слеза Девы Марии? – Я знала, что это одна из
особых реликвий, дошедших до нас из древних времен и способных творить
чудеса. – Есть какой-нибудь способ?
Аббат покачал головой.
– Дитя мое, слишком поздно для чуда.
– Вы могли бы попробовать?
– Розмари, – раздался хриплый голос, который я узнала.
Я обернулась и увидела, что моя мать смотрит на меня горящим
взглядом ярко-голубых глаз.
– Мама! – Я приподнялась, чтобы обнять ее, но на этот раз отпрянула
она.
– Нет! – Ее голос стал сильнее и влиятельнее. – Послушай аббата! Ты
не должна прикасаться ко мне.
Я снова села на колени, хотя больше всего на свете мне хотелось
забраться к ней в постель.
– Ты поправишься. Ты должна.
Она закрыла глаза, а когда открыла их через секунду, они уже стали
тусклыми и безжизненными, как будто зимние облака пронеслись над летней
синевой.
– Твой отец умер.
Я попыталась сдержать эмоции, но мои губы задрожали, и слеза
скатилась по щеке. Я кивнула. Колокола звонили в течение последнего часа в
его честь.
– Это еще одна причина из-за чего ты должна выздороветь. Ты не
можешь оставить меня одну.
Она хотела что-то сказать, но ахнула и дрожь пробежала по ее телу, черты лица напряглись от невыносимой боли. Она задержала дыхание, пока
ее лицо не начало синеть.
– Ты должна дышать, мама, – крикнул я, желая встряхнуть ее. – Дыши.
Она коротко вскрикнула и безжизненно упала на набитый перьями
матрас, не двигаясь, не дергаясь и не дыша. Волна отчаяния захлестнула
меня, и моя голова поникла. Но мать внезапно охнула, и я в надежде подняла
лицо, удвоив молитвы о чуде. Даже если бы настоятель снова объявил, что
уже слишком поздно, я не перестала бы молиться. Мать на мгновение
задержала взгляд на богато сотканном полотне балдахина над кроватью.
– Розмари? – Наконец, сказала она едва слышным шепотом.
– Я здесь, мама. – Я ждала, что она повернется и снова посмотрит на
меня. Но она смотрела прямо перед собой.
– Я люблю тебя. – Ее слова прозвучали как прощание.
– Я тоже тебя люблю. – Мое сердце разрывалось.
– Прости, – выдохнула она. – Мне следовало сказать тебе раньше.
– Не говори, – попросил я. – Просто отдыхай и береги силы.
– Вот почему я хотела, чтобы ты пришла, – продолжала она, с каждым
словом становясь все более напряженной и слабой. – Вот почему мне
пришлось рисковать. Надо рассказать тебе. Я. Сказать тебе.
Я наклонилась.
– Пожалуйста. Больше ничего не говори.
Она попыталась прошептать, но не смогла. Она сделала хриплый вдох
и попыталась снова.
– Обет...
Обет? Я ждала, что она скажет что-то еще. Ждала продолжения. Она
явно собиралась мне что-то сказать, призвала меня, чтобы поделиться
секретом. Я смотрела ей в лицо, желая, чтобы она продолжала. Но она только
смотрела на балдахин. Смотрела немигающим, безжизненным взглядом. Ее
губы не шевелились, но оставались полуоткрытыми, словно она вот-вот
скажет то, что еще не произнесла. Я смотрела, затаив дыхание, ожидая, мое
тело напрягалось с каждой секундой. Бесконечные секунды.
Костлявые пальцы легли мне на плечо.
– Миледи, – донесся сверху голос аббата.
Услышав сожаление в его голосе, я вдруг поняла, что мама больше