– Но после моей смерти? Что тогда будет?
Он вздохнул и помедлил с ответом.
– Мы не властны над будущим. Мы можем только максимально
использовать настоящее.
Я знала, что он имеет в виду, и ему не нужно было объяснять мне, что
однажды правлению Монфора придет конец.
– Значит, я не смогу выйти замуж за лорда Колдуэлла? Значит, у нас с
ним нет будущего?
Аббат снова помедлил, но потом кивнул.
– Простите, миледи. Как только вы примете обет и станете монахиней, вашим единственным женихом будет Бог.
Резкий вздох в дверном проеме привлек мое внимание. Там, рядом с
моим высохшим, сутулым слугой Бартоломью, стоял Томас с мертвенно –
бледным лицом и широко раскрытыми глазами.
– Томас.
Я вскочила на ноги. Мне захотелось броситься через комнату, схватить
его за руки и сказать, что все будет хорошо. Но внезапно я поняла, что
ничего хорошего не будет. Мой мир только что перевернулся с ног на голову, и Томасу нет там места.
– Вы не появились в главном зале, – выдавил он. – Я беспокоился. Я
только хотел убедиться, что вы не страдаете от горя.
Если бы только, то горе было моим единственным. Но теперь мои
страдания усилились, и все остальное по сравнению с ними исчезло.
Томас видел отражение своего шока на моем лице. Я не знала, какую
именно часть моего разговора с аббатом он слышал, но услышанного было
достаточно, чтобы понять, что любовь, которая начала расти между нами, теперь должна увянуть и умереть. Я просто молилась, чтобы он понял, что я
не играла с ним, когда поощряла его ухаживания.
– Ее светлость только что узнала об обете своих родителей.
Аббат встал и выпрямился во весь свой внушительный рост. Затем он
протянул свернутый пергамент Томасу.
Мне хотелось схватить его прежде, чем Томас успеет его прочесть, и
разорвать в клочья. Возможно, без доказательств я смогу продолжить жить, как прежде. Но пока я обдумывала эту мысль, мои надежды рухнули вместе
со словами аббата.
– Обет можно нарушить только смертью, – сказал он. – Если ее
светлость не исполнит его, она рискует навлечь на себя гнев Божий.
Томас взял у аббата пергамент. В комнате воцарилась зловещая
тишина, когда он прочитал слова, которые в мгновение ока навсегда
изменили мою судьбу. Наконец Томас опустил руку, пергамент повис, плечи
поникли, голова опустилась. Это была поза человека, который потерпел
поражение.
Аббат откашлялся и тихо произнес.
– Если вы хоть немного любите леди Розмари, вы должны покинуть
Монфор и никогда не возвращаться.
«Нет!» – Беззвучно закричала я. – «Не уходи. Не бросай меня сейчас!»
Словно услышав мою мольбу, Томас поднял на меня глаза полные
боли и душевной мỳки. Эта боль доказывала, что он слишком благороден, чтобы допустить угрозу моей жизни. Она доказывала, что, он заботится обо
мне больше, чем можно выразить словами, и он должен защищать мою честь.
Ему ничего не оставалось, как покинуть Монфор и никогда не возвращаться.
Он сунул руку во внутренний карман куртки и что-то достал. Даже при
таком тусклом свете я поняла, что лежало у него в руках – серебряный
браслет. Камея с розой, которую я подарила ему в знак своей привязанности, та самая, к которой он прикоснулся губами в поцелуе, когда уезжал из Эшби, в поцелуе, полном обещаний.
Это воспоминание лишило меня возможности дышать, как будто кто-то вырезал мне легкие, оставив зияющую, болезненную дыру в груди. Слезы
защипали глаза, и мне пришлось сглотнуть, чтобы сдержать их. Он нехотя, как будто против воли, протянул мне ее. Я покачала головой.
– Нет, милорд. – Выдавила я из сжатого горла шепотом. –
Пожалуйста, оставьте ее себе. Это ваше.
Он мгновение колебался, но положил ее обратно в карман, около
сердца. Он не смог получить меня, но, получил мою любовь. И она будет с
ним вечно.
Томас долго смотрел мне в глаза, и я точно знала, что это было
прощанием навсегда.
Глава 7
Я открыла распухшие глаза и прижала руку к пустому месту в груди, где когда-то билось мое сердце. Я бы ничего не почувствовала, если бы не
увеличивающаяся боль. Я перевернулась на перину и запустила пальцы в
длинную шерсть щенка. Он стал лизать мою руку, и это было нежным
напоминанием, что я не одна, что моя жизнь не закончилась, несмотря на то, что я чувствовала обратное.
Этой бессонной ночью, ворочаясь с боку на бок, миллионы видений
преследовали меня – голодные крысы в бездонных клетках, моя мать, томящаяся на смертном одре, боль, появившейся на лице Томаса, когда он