утесам с трех сторон и окруженным стеной города на переднем плане.
Когда-нибудь я стану владеть замком, городом и всеми окрестными
деревнями и землями. Ответственность за руководство моим народом и
заботу о нем ляжет на мои плечи. Всю неделю я думала, что готова принять
на себя эту заботу. Но теперь, когда передо мной стоял солдат, явно несущий
дурные вести, мне захотелось повернуться и спрятаться за юбками Труди.
Я выпрямила спину, как бы компенсировав поникшие плечи солдата, и
заставила себя заговорить.
– Можете изложить свое послание, сэр. Не медлите.
– Хорошо, миледи, – сказал он, все еще избегая моего взгляда. – Я
принес послание от графини Монфор. Вы должны вернуться в замок как
можно скорее.
Я улыбнулась и расслабилась.
– С удовольствием.
– Она очень больна, миледи. – Только тогда он поднял на меня глаза.
Неимоверная тяжесть легла мне на сердце, и я, схватившись за грудь, отступила на шаг.
– А мой отец? – Удалось выдавить из себя.
– Мне очень жаль, миледи. – Солдат покачал головой и опустил взгляд
на свои потертые ботинки.
– Нет! – Мой испуганный крик перешел в сдавленный шепот.
Боль в груди взорвалась и растеклась по всему телу. Мои колени
подогнулись, и я упала на пыльную дорогу.
– Миледи! – Раздался позади меня крик Труди.
Мой собственный крик обжег мне горло. Крик протеста. Я прижала
кулак к дрожащим губам и с трудом сглотнула. Жар обжег глаза и пронзил
все внутри.
Это ошибка. Ошибка.
Глава 4
Мои шаги и затрудненное дыхание глухим эхом отдавались в узком
коридоре. Я с трудом втягивала воздух в пылающие легкие, но продолжала
бежать по коридорам. Как только я спрыгнула с лошади у подножия главной
башни, я не смогла остановиться и теперь бежала вверх по винтовой
лестнице, которая вела в ту часть замка, где находились покои моих
родителей.
За мной следом раздавались шаги солдата, который принес новости, и
звон его меча о доспехи. Я знала, что где-то далеко позади него следуют
Труди и аббат. Они пытались утешить меня, но безрезультатно.
Впереди, в тускло освещенном коридоре, перед покоями моей матери
стояли два стражника. При виде меня они вытянулись. Один из них сделал
движение, чтобы открыть дверь, но я протиснулась мимо него и открыла ее
сама, слишком торопившись, чтобы следовать этикету. Ворвавшись в
комнату, передо мной мелькнули слуги и женщины, притихшие и
отступившие в сторону давая мне пройти к кровати, на которой лежала моя
мать. Мне было все равно, кто они и что делают здесь. Все, чего я хотела, это
добраться до матери.
– Мама!
Я увидела ее прекрасное лицо над льняной простыней, которую одна из
служанок торопливо натягивала на подбородок матери. Но я успела заметить
вздувшуюся синюю шишку на ее шеи – бубон, похожий на тот, что я видела
на зараженном крестьянине в день охоты. Плотный полог кровати был
раздвинут, и в мое поле зрения попали наполненный кровью тазик для
кровопускания и банка с пиявками, использованные для лечения. Я добрела
до кровати и опустилась на колени. Глаза матери были закрыты, лицо
посерело. Какое-то мгновение я не замечала, как поднимается и опускается
ее грудь, и запаниковала. Но тут ее веки дрогнули.
– Мама, – позвала я ее, на этот раз мягче, но все еще настойчиво.
По другую сторону кровати стоял пожилой врач в рубашке с
закатанными рукавами. Лицо осунулось, глаза печально опущены, пальцы в
крови. Хотя я видела, что он устал, вероятно, работая без отдыха с того
момента, как она заболела, я не смогла сдержать гнев, охвативший меня.
– Вы должны сделать для нее что-нибудь. – Я оглянулась на женщин, которые, как и доктор, рисковали жизнью, ухаживая за моей матерью. – Не
стойте и сделайте что-нибудь, помогите ей!
– Мы сделали все, что могли, миледи, – сказал доктор, и его тело
обмякло от поражения.
– Но должно, же быть что-то еще. – Мой голос повысился. – Пошлите
за целителями, жрецами, древними лекарствами. Что угодно.
Никто не шелохнулся. В комнате царила тишина, нарушаемая лишь
отдаленным звоном церковных колоколов, доносившимся из открытых окон.
Глаза врача встретились с моими. В них стояло сожаление:
– Простите, что не смог спасти ее.
Крик, который я удерживала с тех пор, как получила известие о моих
родителях, разрывал мне горло. Я поджала губы, чтобы он не вырвался. Я не