Радостно хлестнув плеткой прекрасного аргамака, нойон полетел к своему терему:
– Хэя!! Хэя! Хоп-хоп-хоп!! И-и-и-и-я-я-я!!!
Святослав тронул коня, сблизился с Иваном. Тот бросил нож на землю, исподлобья глянул на Грикшу. Ратник вздохнул:
– Он все знает, Ванюша. Мужайся. Мужайся и молись…
– Сотню сажен не дошел всего, – горько улыбнулся пленник. – Всего сотню… Хотел ведь в лесу переночевать…
Столько неизбывной тоски было в этом голосе, что у бывалого воина спазмы перехватили горло. Но Святослав уже не мог поступить иначе.
– Свяжите его и в темницу, – приказал он дружинникам. – И охранять всю ночь попеременке. Я к князю, может, застану еще.
Беспощадно огрев коня плеткой, он полетел в сторону ворот, громко крича на пеших. Те испуганно шарахались в сторону и озирались, пытаясь понять причину неожиданного сполоха.
Глава 7
В темном сыром порубе время тянулось мучительно долго. Иван ощупью нашел старую охапку ржаной соломы, оставшуюся, видимо, от предыдущего узника, и лег на нее. Прошел час, другой. Ни сон, ни забытье не приходили. Он снова и снова корил себя за то, что не послушался внутреннего голоса и не остался в полуверсте, чтобы у жарко горящего сухого выворотня дождаться утра нового дня. Ведь он все равно бы не смог найти отцова приятеля в засыпающем и запирающемся на щеколды и задвижки городе. Так нет… понесла нелегкая… прямо волку в пасть! Об исходе завтрашнего дня даже не хотелось и думать. Кто такой жалкий смерд для князя по сравнению с двумя мертвыми татарами? Какое Михаилу дело до того, отчего двадцатилетка полез на рожон? Кровь пролита, и степному богу теперь нужна ответная жертва. И хорошо, если это будет лишь он один, а не вся родная деревня! Наедут узкоглазые всадники, запылают избы, падут наземь бездыханные мужики, завизжат насилуемые бабы… Так было уже многие годы и так будет далее, пока над русскими полями шарит жадный взор ненавистных кочевников.
Открылась тяжелая скрипучая дверь, заблестела свеча, показавшаяся ослепительно-яркой. Вошел ровесник Ивана, поставил на стоящий в углу стол корчагу молока и краюху хлеба.
– Повечеряй, – кратко бросил он. Дождался, когда узник поднимется, и неожиданно добавил: – Грикша просил передать, что князь завтра на суд через посла каких-то трех татар велел призвать. Чуешь? Оно еще неизвестно, как все обернуться может. Михайло суров, но справедлив. Так что молись, паря, может, еще наш бог и пересилит. Я свечу оставлю, все повеселее будет. Пока!
Короткое чужое участие, а как всколыхнуло оно Ванькину душу! Князь ничего не мог бы знать про Амылея и его братьев, если б кто-то не повестил ему всю предысторию давешней охоты на татар! Неужели Грикша смог дойти до самого великого?.. Или еще кто-то проникся сочувствием и встал на сторону смерда? Господи Иисусе Христе, Пресвятая Богородица, заступница русская, помилуйте, обороните и спасите!! Не дайте в напрасную трату душу христианскую!!!
Иван забыл про принесенный поздний ужин. Упав на колени, он жарко молился всем святым угодникам, страстно припоминая немногочисленные молитвы, которым научила его мать. И добавлял свое, чисто человеческое, словно его ангел-хранитель сидел рядом за столом, подобно отцу, и внимал бедняге с сочувствием и легкой улыбкой. Догорела свечка, затекли колени. Лишь тогда он вновь переполз на соломенное лежбище, оставив забытый хлеб вездесущим мышам.
«На все твоя воля, Господи!» – пронеслось напоследок в голове. Всепобеждающий сон накрыл-таки парня своим невидимым одеялом.
Проснулся он от того, что все тот же странник тряс за плечо.
– Вставай! Эй, просыпайся! День уже на дворе. Велено тебя на суд доставить.
Опять горела свеча, более толстая и светлая. Иван тяжело поднялся, чувствуя ломоту в затекшем плече. Вспомнив про молоко, припал к корчаге и жадно ее опустошил.
– Идем, идем! – насильно подтолкнул его дружинник. – Собрались тамо уже все. Тебя ждут.
После многих часов темноты дневной свет резанул по глазам. Свежий воздух был подобен ковшу хмельного кваса. Ивана подхватили под руки двое и повели едва не насильно, заставляя иногда спотыкаться на деревянной мостовой, ведущей вдоль высокого резного терема. Когда глаза попривыкли, Иван шевельнул плечами и попросил:
– Пустите, братцы! Подумают, что упираюсь я… Не хочу того, пусть видят, что сам иду. Правое ведь мое дело, братцы!!
– Замолчь! – властно шикнул один, но все же ослабил пальцы. Иван гордо выпрямился и ускорил шаг.
Князь вершил суд на широком дворе. Под навесом располагались десятка три русичей, по всей видимости, приближенные Михаила. Отдельно сидели татары. Ивана поставили в центр на утоптанную и чисто подметенную землю.
Он повел глазами вправо-влево. Все славянские лица были как одно: сочувствующие и немного жалеющие. Лишь один в алом плаще округленно-испуганно таращил глаза, словно увидел пред собой идолище заморское.
Начался допрос. Иван назвал себя, откуда родом, вид промысла. Наконец дошли до главного.
– Как посмел ты, сын пахаря, поднять руку на слуг великого хана Тохты? Ты понимаешь ли, что вчера сотворил? На что надеялся, убивая ни в чем не виновных гостей наших?
Михаила можно было понять: его неискренний пафос во многом был связан с тем, что рядом сидел Менгу-хан, равнодушно взирая на происходящее. Не будь этого татарина, возможно, звучали б несколько иные слова. Иван побледнел, но не опустил головы. С уст слетело то, что было задумано еще ночью.
– Прежде чем я отвечу, попроси ханского посла, чтобы он поставил рядом со мной его слуг Амылея, Тудана и Камиля, трех братьев, чья вина в произошедшем более моей.
Менгу-хан встрепенулся. Веки медленно поползли вверх, открывая полусонные зрачки. Глянул на возмущенно залопотавших татар, наклонился к Михаилу:
– Когда все закончится, отдашь его мне. Я посмотрю, будет ли он столь же дерзок, когда к нему в юрту войдет мой любимый барс.
– Хорошо. А что сделаешь ты, уважаемый Менгу, если вдруг выяснится, что твои гости нарушили слова великого хана о мире между всеми его подданными? Если они вдруг действительно пролили кровь первыми?
В голосе князя прозвучало нечто такое, что заставило Менгу настороженно прищуриться. Он успел достаточно хорошо изучить характер первого русича.
– Ты что-то знаешь?
– Нет. Но надеюсь, что сейчас узнаем вместе. И пусть твой барс наложит лапу на истинно виновного!
Посол ничего не ответил. Потом вдруг резко повернулся и грозно глянул на стоявшего с обнаженной саблей Камиля, которого удерживали за плечи нукеры Менгу. Грозный гортанный оклик, и самый младший из братьев-татар вздрогнул, словно огретый плеткой пес, хищно растянул губы, но вложил булат в ножны.
– В чем ты их обвиняешь, смерд? – переводя вопрос хана, выкрикнул толмач.
– В убийстве моего брата Андрея!
Новый взрыв негодования. Но опять все быстро стихло, когда Михаил поднял руку:
– Расскажи, как это случилось? И почему ты называешь именно эти имена?
Десятиминутное повествование подсудимого выслушали в полной тишине. Голос Ивана чередовался с голосом толмача. Услышав про стрелу с алым оперением, Амылей вскочил на ноги, бешено глянул в сторону Михаила и его окружения и перебил Ивана:
– Это все бредни лесного дикаря! Если даже у него дома действительно лежат обломки стрелы, моей или кого-то из моих братьев, это ни о чем не говорит! Мы живем здесь уже два месяца, охотимся часто, не все стрелы подбираем. Ею мог завладеть любой русич и свести свои счеты, прикрывшись нашими именами. Видит Аллах, это грязная ложь!
– Верно! – неожиданно поддержал татарина сокольничий князя Романец. – Эти речи на руку врагам Руси, врагам того мира, который царит между Ордою и великим князем!! Он сам убил невинных и поэтому заслуживает лишь смерти! Казни его, князь!
Иван вперил жаркий взор в старшего из братьев, словно желая навеки отложить его образ в своей памяти. Затем столь же пристально посмотрел на второго, на третьего…